Определенное мнение о С.Ю. Витте сложилось и у одного представителя из клана винных заводчиков Смирновых – В.П. Смирнова: «Я часто думаю в беженстве (в эмиграции – прим. автора) об этом человеке. Я бы должен его ненавидеть, так как он уничтожил дело моего батюшки. Но, с другой стороны, я не могу не уважать его за сделанное для России. Вспоминая СЮ. Витте, я думаю, что над Россией в начале века витал рок. Удержись Витте на своем посту, не найди он недоброжелателя в лице царя Николая Александровича, кто знает, как повернулась бы вся наша история… Я оценил деяния Витте, когда… поехал во вновь строящийся Харбин и другие города Китая по делам торговли нашими напитками. Собственно, название Харбин городу дали официально лишь в 1903 г., когда он появился на карте. То, что я увидел, напомнило мне рассказы Джека Лондона про "золотую лихорадку" и потрясло своим размахом. Когда я вернулся в Москву, полный впечатлений об увиденном, в мои рассказы не верили. Все это было похоже на фантастику Жюля Верна, входившего тогда в моду. Предыстория Харбина такова. В 1885 г. царское правительство обратилось в Пекин с просьбой разрешить сюда въезд русским инженерам для работ по проекту строительства будущей железной дороги. В случае положительного решения Россия могла установить сплошной рельсовый путь между своей европейской частью и Тихим океаном. Это требовало огромных финансовых затрат, сопряжено было с техническими трудностями, так как местность пересекало значительное количество ручьев, рек, суходолов. Тут потом построят около тысячи мостов и много туннелей. Самый уникальный туннель – через Хинганский хребет – протянется на три с лишним километра! Маньчжурия была пустынным, почти незаселенным пространством. Китайцы, конечно же, нуждались в такой дороге, так как это был выход на внешний рынок, и охотно на это пошли. В 1897 г. официально было объявлено о начале строительства Китайской Восточной железной дороги. Планировалось, что Харбин станет центром строительства дороги. Строить ее предполагалось от Харбина в трех направлениях – в сторону Забайкалья, на Владивосток и на юг, до г. Дальнего. Это было чисто коммерческое предприятие, не имеющее в России аналога. Акциями общества КВЖД владело русское правительство, но само общество имело полную самостоятельность. У него были печать, устав, флаг, под ним были полиция, суд, администрация, почта, железнодорожная охрана. Общество КВЖД имело флотилию из 20 пароходов, свои пристани. Дорога имела телеграф, школы, больницы, библиотеки, угольные и лесные концессии. Земли принадлежали КВЖД, но их можно было брать в аренду. Жизнь тут протекала по законам Российской империи. Город закладывали русские строители. Собственно, то, что я увидел, городом еще нельзя было назвать. Общей застройки еще не было. На реке Сунгари дымили трубами два русских парохода: "Святой Иннокентий" и "Благовещенск". С них разгружали тонны строительных материалов. Уже вовсю стучали топоры рабочих, возводящих временное жилье. Строился даже не город, а целая империя – "Желтороссия". И все это было частью программы Витте по освоению и закреплению за Россией территории Сибири и Дальнего Востока. Здесь крутились огромные деньги. Привлекаемые хорошими заработками, сюда хлынули тысячи людей из Центральной России. Так называемую "Желтороссию" обживал самый разный люд. Много было мастеровых, купцов, которые открывали трактиры, магазины, лавки. Много было и авантюристов, спешивших погреть руки на вновь прибывших. Слышны были истошные крики торговцев и зазывал, казалось, на всех языках мира предлагавших свои товары. Всю ночь горели костры, возле которых грелись рабочие, чтобы наутро продолжить строительство. У костров, среди саманных фанз, слышна была не только русская или китайская речь. Я тут встречал армян, латышей, грузин, поляков, японцев. И весь этот людской муравейник жил дружно, соблюдая свои праздники, обычаи, которые уважались всем харбинским сообществом. Здесь не было и пресловутой "черты оседлости" для евреев, существовавшей тогда в России. В саманной фанзе разместили временный вокзал Харбина, куда поместили святыню – икону святителя Николая Чудотворца. Она стояла на возвышении, а подсвечник возле нее, вмещающий до сотни свечей, никогда не был пуст. Мне рассказывали, что даже китайцы верили в ее спасительную силу. Тонущие в Сунгари китайцы-лодочники взывали к нему: "Николай, помогай!". Кажется, что стук топоров строителей не смолкал до самого утра. По Уссури, Амуру и Сунгари свозились тысячами тонн строительные материалы. На моих глазах начали возводить здание неправительственного Русско-Китайского банка, который учредил Витте. Банк давал ссуды и на открытие дела, и на строительство жилья. Подряды на строительство железных дорог Витте отдавал "с разбором", и, по его словам, "в конце концов люди перестали так наживаться, и были случаи, что и крупные подрядчики прогорали…". Может, потому так споро – за шесть лет! – строилась КВЖД, что во главе дела стал Витте. Нельзя сказать, что жизнь в Харбине протекала без осложнений. Конные казаки постоянно гоняли нагайками китайцев, которые норовили что-то стащить или разрушить железнодорожное полотно. Казаки охраняли дорогу и русских переселенцев, хлынувших туда на заработки. Китайцы казаков боятся. Когда раздается крик "цимадуй!" (“казаки" по-китайски), у туземцев начинается паника! В 1900 г. тут случилось Боксерское восстание ("Ихэтуань"), погубившее многих строителей и железнодорожников. Китайцы разрушили огромные участки дороги, жгли дома русских, лавки, магазины. Были и жертвы среди населения. Восстание жестоко подавил генерал Сахаров» 99 .

В целом В.П. Смирнов оценивал деятельность С.Ю. Витте положительно: «Так случилось, что при С.Ю. Витте наша фирма получила наибольший расцвет (видимо, имеется в виду фирма сыновей П.А. Смирнова – прим. автора). То, что делал этот человек, так или иначе помогало и нам, заводчикам. Он ввел золотой руб., тем самым оздоровив финансовую систему Российской империи, и очень скоро российская промышленность утроилась. Нижегородская торгово-промышленная выставка, которая была открыта по его личной инициативе, дала представления, какой будет скоро Россия. Витте умер через год после начала войны, в 1915-м. За его гробом шло всего пять человек. Придя на его похороны, они рисковали не только репутацией и мнением света, но и расположением царя Николая II, который его недолюбливал. "Только не Витте!" – вскричал государь, когда узнал, что переговоры с Японией поручены С.Ю. Витте. И первое, что сделал, узнав о смерти опального премьер-министра, – послал в его квартиру с обыском – за его мемуарами. Боялся, что тот выставит его в дурном свете. Когда умер С.Ю. Вит-те, ничего хорошего о нем не говорили. Все немецкое было проклято, уничтожено и посыпано пеплом. Поэтому нелепо было вспоминать, что германский император Вильгельм наградил Витте орденом Прусской короны, а канцлер Бисмарк писал о нем, что "в последние десятилетия я в первый раз встретил человека, который имеет силу характера, и волю, и знание, чего он хочет…". Русская армия, истекая кровью, отступала под натиском германских войск – какой тут Вильгельм, какой Бисмарк! Все, что сделал Витте для России, забыли. То, что Витте разработал положение об организации пограничной стражи и добился ее создания, – в тот момент это уже было не так важно. Шла отечественная война, и было непатриотично хвалить человека с "нерусскими" корнями. А то, что он строил "Великий Сибирский путь", заботился о церковном воспитании народа, создавая церковноприходские школы, развивал сеть коммерческого образования в России, устроил высшие заведения – коммерческие и технические, основал Петербургский политехнический институт, установил Северный морской путь, заказав строительство ледокола "Ермак", – об этом говорить просто боялись, так как "черносотенцы" запугивали самых смелых своими "ура-патриотическими" акциями! Попробуй, похвали "немца", когда даже Санкт-Петербург решили переименовать в Петроград – немцам в пику! … Когда умер Витте, заговорили о другом: о его связях с женщинами. Об актрисе Соколовой, якобы его любовнице. И о том, что когда-то, влюбившись в замужнюю женщину, увел ее от мужа, предложив 20 000 руб. отступного. Царский двор такого не прощал. Даже царских родственников, венчавшихся тайно с разведенными женщинами, отлучали от двора, а тут хоть и высокого разряда, но ведь чиновник! Когда же пресса, травившая Витте, вспомнила ему Матильду Лисаневич, жену-еврейку, пусть и крещеную, гнев Николая, в ту пору цесаревича, утроился. Сплетничали, что "подсидел" Витте министра финансов Вышнеградского, якобы пустив слух о его старческом маразме. Но травили Витте и при жизни, и после смерти не только мелкие шавки из "желтых газет". Писатель В.А. Гиляровский приложил руку, напечатав, как секретарь графа, обратившись к известному купцу Бугрову с просьбой пожаловать на дамское заседание по "делу благотворительности", которое проводила жена Витте Матильда, получил в ответ: "…Скажи, что… недосуг. Понял: не-до-суг". И пошел анекдот: "Бугров Матильду сукой назвал…". Не остался в стороне и брат моего старого знакомого Вл.И. Немирович-Данченко, влиятельный публицист, владевший умами. Он написал язвительно, что Витте заключил с Японией "двусмысленный мир", за что получил соответственно незаслуженно графский титул (и шутливое прозвище в народе "Граф Полусахалинский" – за то, отдал японцам половину острова Сахалин – прим. автора). С.Ю. Витте никогда не опускался до перебранки, чем очень импонировал моему батюшке. И сейчас я думаю: почему так не везло России? Почему она восхищалась Распутиным или убийцей великого князя Сергея Александровича Каляевым, но не людьми, как Вит-те? Двадцать четыре процента от всех доходов страны дала "казенная" водка после винной монополии. Хорошо ли было нам, плохо ли, не так сейчас важно. Но что это стоило С.Ю. Витте!» 100 .

О возникновении идеи новой питейной реформы – создании казенной винной монополии сам С.Ю. Витте вспоминал впоследствии следующее: «Как только я вступил в управление Министерством финансов, государь как то раз в разговоре сказал мне, что кроме Сибирской железной дороги, которую он мне, так сказать, поручил исполнить и относительно которой я ему дал обещание, что приложу все усилия, чтобы осуществить его мысль о соединении России с Владивостоком, он желал бы поручить мне еще исполнение одного дела, находящегося, как он выразился, у него на сердце, а именно питейного дела. Император Александр III говорил, что его крайне мучает и смущает то, что русский народ так пропивается, и что необходимо принять какие-нибудь решительные меры против этого пьянства. Как известно, еще в конце царствования императора Александра II вопрос этот возбуждался; но принимались все меры паллиативные (временное облегчение болезни – прим. автора), так как в то время признавали существовавшую акцизную систему питей такой системой, которая не может подлежать никакому изменению, так как считали, что эта система наилучшая система из всех систем, существовавших раньше по этому предмету. А как известно, раньше существовала только система откупная, так что европейская практика знала в широких размерах только две системы: откупную и акцизную. Акцизная система, как известно, основана на том, что предоставляется большая или меньшая свобода в производстве спирта и водки, тем более в их продаже; государство же только наблюдает за питейным делом постольку, поскольку это необходимо для правильного и равномерного взимания акциза, т. е. косвенного налога на спирт. Конечно, в пределах акцизной системы может быть большая или меньшая свобода производства и свобода продажи. Поэтому в последние годы царствования императора Александра II собиралось много различных съездов, имевших целью предложить такие меры, которые бы при акцизной системе в известной степени стесняли продажу питей. Но эти две вещи: акцизная система и стеснение торговли и производства – вещи довольно несовместимые или, по крайней мере, на практике трудно исполнимые, а потому все эти меры ни к чему и не приводили. Император Александр III сердцем желал помочь в этом отношении русскому народу. После долгих разговоров он пришел к заключению, что паллиативными мерами сделать ничего нельзя, а потому он решил ввести питейную монополию, т. е. провести меру, по своему объему и по своей новизне совершенно необычайную, чрезвычайно новую, не существовавшую, неизвестную в практике западных стран и вообще всего мира. Основная мысль питейной монополии заключается в том, что никто не может продавать вино, иначе как государство, и производство вина должно быть ограничено теми размерами, в каких сие вино покупает государство, а следовательно, и удовлетворять тем условиям, какие государство ставит, как покупщик. Кто подал эту мысль императору Александру III – мне неизвестно. Говорят, будто мысль эту подал известный публицист Катков (основатель Катковского лицея). Действительно, в те времена в "Московских Ведомостях" появлялись передовые статьи редактора этой газеты – Каткова, которые пропагандировали мысль о питейной монополии. Но внушил ли императору Александру III эту мысль Катков, как это многие говорят, – я не знаю. Наоборот, я склонен думать, что мысль эта принадлежала самому Александру III, так как она совершенно соответствует характеру его ума. У императора был удивительно простой ум; он не признавал никаких осложнений (впрочем, может быть, некоторых и не понимал), но все, что не являлось ясным, определенным, твердым, с его точки зрения бесспорным – он не признавал. Все, что выходило из его ума, из его души – было просто, ясно и чисто. Можно, конечно, говорить, что это есть свойство детской души; что и для детей все представляется ясно, просто и чисто, и все, что не ясно и не просто – им недоступно. Может быть, это и так, – но тем не менее я должен сказать, что для такого государя, каким быль император Александр III, который обладал большим умом сердца – это качество его едва ли не составляло всю силу царской личности; в этом заключалась его сила, которая всех приводила в некоторое смущение, и эта же сила заставляла тех лиц, которые к императору Александру III приближались, ему поклоняться… Государь сказал мне, что очень просит эту его мысль воспринять и привести ее в исполнение; сказал, что он очень рассчитывает на мою молодость, на мой характер и на мою личную к нему преданность. Итак, император Александр III как бы взял с меня слово, что я приведу его мысль в исполнение… я решил провести мысль императора Александра III. Еще при нем, во время его царствования, мне удалось провести основания питейной монополии. Основания эти заключались в том, что вся торговля переходила исключительно в руки государства. Ректификация, т. е. приготовление спирта в том виде, в каком он должен был идти в желудок потребителя, делалась также государством; самое же производство спирта в первичном виде оставалось за частными заводчиками. Но заводчики могли произвести только столько спирта, сколько им было заказано, и только это количество могли продавать государству» 101 .

Другой идеолог русского консерватизма и друг Александра III В.П. Мещерский также поддерживал введение казенной винной монополии: «Увы, вопрос о пьянстве стал важнейшим вопросом внутренней жизни России! И не будет преувеличено наше слово, если мы скажем, что нет человека на Руси в нынешнее время, который не возлагал бы на правительство надежду, что оно этот вопрос, как бы некрасиво ни было называть его вопросом о пьянстве, вопросом о кабаках, – признает безотлагательнейшим из всех государственных вопросов нынешнего времени… Кабак в настоящее время стал для пьющего крестьянина на Руси всем. У него нет уже церкви, нет дома и семьи, нет школы, нет рынка, нет общества, нет правительства, – все сосредоточилось в кабаке! Это печальная истина, которую подтвердит всякий крестьянин из конца в конец России. Но этого мало. Независимо от того, что кабак разоряет материально, расслабляет физически и развращает нравственно крестьянина, кабак в силу того, что питейный доход составляет наибольшую сумму государственного дохода, находится вне действительного правительственного и общественного надзора. Самый заклятый враг правительства и общества может из кабака сделать школу самого опасного политического и нравственного растления народа. Полиция, губернская администрация и общество не смеют подчинить кабак беспощадно-строгому контролю: ни одно сельское общество не смеет ни закрыть, ни запретить кабак. Оттого всякий, кто видал Pоссию в Pоссии, знает, что если в ней 200 тыс. кабаков, то в то же время каждый из этих кабаков есть публичный дом… Ограничение привилегированного положения кабаков и кабатчиков, – положения вне закона, положения вне общих законов об ответственности, вот чего просят тысячи людей в России, вот о чем говорили и мы. Пускай пьет, кто хочет, но немыслимо, чтобы тот, кто продает водку и тот, кто ее пьет, приходили в кабак, как в какое-то святилище, где в угоду пьянству были бы терпимы все безобразия и преступления и где бы власть правительства не имела бы права предупреждения и пресечения этих безобразий. Пускай, когда хочет того общество, открывается кабак; но немыслимо, чтобы там, где общество не хочет кабака, там оно лишено было бы права закрыть кабак. Пускай себе пьют в обществе, если одному пить скучно; но немыслимо, чтобы общество, собирающееся во имя противодействия нравственного пьянству, было преследуемо, как общество вредное или преступное. Наконец, пускай себе существует Акцизное управление, это милое создание по образу и подобию откупа; но немыслимо, чтобы акцизное это управление относительно порядка и благочиния в кабаках могло бы стоять выше губернаторской власти!» 102 .

Одним же из первых мысль об организации в России казенной винной монополии выдвинул в 1868 г. Александр Павлович Шипов – публицист, экономист, основатель журнала «Вестник промышленности». Брат декабристов И.П. и С.П. Шиповых, А.П. Шипов появился на свет в селе Бельково Солигаличского уезда Костромской губернии – родовой усадьбе Шиповых. Они происходил из старинной дворянской семьи, имевшей достаточное состояние и земли в Московской, Костромской и других губерниях. Сначала он занимался винными откупами. Накопив достаточный капитал, в 1858 г. он приобрел с торгов два горных завода Баташевых. Также по предложению министра Государственных имуществ, А.П. Шипов занял должность управляющего Палатой государственных имуществ Костромской губернии. Разносторонняя торгово-промышленная деятельность заставила потомственного дворянина «окупечиться» и формально. А.П. Шипов, являвшийся кинешемским купцом I гильдии, стал председателем Московского отделения Мануфактурного совета, а затем Нижегородского ярмарочного биржевого комитета. По его собственным воспоминаниям, в 1867 г. он решился «приступить к популярному изложению главных начал финансовой науки с применениями их к русской экономической жизни и с указаниями, как и какие налоги действуют на экономическое наше положение», а в 1868 г. поспешил напечатать первую брошюру.

А.П. Шипов полагал, что незадолго до того введенная акцизная система была признана «крайне несовершенной». В вину акцизу ставились «потеря винокуренными заводами сельскохозяйственного характера», «развращение народа», расстройство семьи, хозяйства, «фабрикации», торговли: «Чрезвычайно вредное действие, в государственном отношении, этой системы… двоякое: во-первых, оно, развивая деморализацию народа так, что никакие местные судебные и административные порядки не в силах остановить народного пьянства, побуждаемого свободными, ничем не стесняемыми соблазнами, все более и более приспособляемыми к эксплуатации простого народа… На что могут быть полезны волостной суд и волостное правление, когда все решается в них посредством вина, и при существующем порядке никто не останавливает это зло… Во-вторых, винокурение было у нас тесно соединено с самыми важными нашими интересами, с интересами сельских хозяев, особенно там, где оно составляло подспорье земледелию, и было даже необходимо по самому положению хозяйств… Но ныне действующая вино-акцизная система упустила из вида эти интересы, и винокурение стало делом не хозяйственным, а громадно фабричным». По мысли А.П. Шипова, «государство незамедлительно должно забрать выкуренное заводчиками вино к себе по справедливым ценам и потом передать его для распродажи комиссионерам, избранным от земства».

По замечанию автора, «проект этот прошел бесследно, как будто его не существовало в печати» 103 .

Убежденный в собственной правоте А.П. Шипов не оставил попыток донести свою мысль до широкой общественности, и в 1869 г. он выступил с «монопольными соображениями» на собрании Общества поощрения русской промышленности и торговли, а затем разослал проект организации казенной винной операции председателям земских губернских комитетов. В своем докладе А.П. Шипов указывал: «Вред новой акцизной системы очевиден для всех, кто только имеет соприкосновение с народом. На усиление пьянства указывают постоянно почти все газеты; из Сибири пишут, что эта система развратила там целые области и что развращение народа сделалось там общим, что в двух не многочисленных, по населению городах и в селениях на двух трактах находится более 500 мест винной продажи, и что целые семьи, занимающиеся этой торговлей, развращаются с малолетства». Но и в этот раз «встретилось единогласное сомнение в достижении ожидаемого результата от предполагаемых мер» 104 .

С критикой недостатков и за «совершенствование» акцизной системы выступил купец-старообрядец, бывший «король» откупщиков В.А. Кокорев. Выступая 15 февраля 1883 г. в Собрании сельских хозяев с докладом, он предложил осуществить следующие новшества: 1) «принимая в соображение, что различие климатических и почвенных условий, при обширности России, препятствует винокуренному производству быть одинаково выгодным во всех губерниях… надлежит установить поощрение (выдачу премий) для сельскохозяйственных винокуренных мелких заводов повсеместно, а в северных губерниях – в двойном размере против общего, дабы породить желание устраивать мелкие винокурни. Таковые премии должны существовать только для заводов, находящихся в дворянских имениях»; 2) выдача премий мелким винокуренным заводам не должна была составить для правительства новой статьи расхода поэтому сверх взимаемого акциза следовало установить дополнительный акциз по 2 коп. с градуса; 3) весь сбор обратить в особый капитал для выдачи из него винокуренных премий с целью урегулирования интересов винокурения; 4) при выдаче мелким сельскохозяйственным винокурням премий большие заводы не в силах будут конкурировать с мелкими и затруднятся в сбыте вина, поэтому всем крупным заводам, не вошедшим в разряд сельскохозяйственных, следует также сверх существовавших поощрений выдавать премию, но только при вывозе ими вина за границу. Этим способом установится постоянный экспорт хлеба за границу в виде спирта, а также сбыт бочек; 5) «для сбережения лучших сортов хлеба на пищу и на обсеменение полей существующие ныне нормы для выкурки вина из данного количества хлеба отменить. Система перекура заставляет употреблять на винокурение лучшие сорта хлебов, так что зерновые хлеба, нужные для посевов, трудно найти в продаже»; 6) «неоспоримая польза акцизной системы состоит в том, что она освободила продажу вина от монополии откупа; недостаток же выражается в остановке ее на половине пути, потому что продажа вина, не имея полной торговой свободы, поставлена в зависимость от открытия кабака, с неизбежным водворением в нем кабатчика. Чтобы довести акцизную систему до полного соответствия с народной пользой, потребно обратить вино в обыкновенный товар, т. е., уничтожив кабаки, предоставить продажу вина только навынос в запечатанной посуде, крупных и мелких размеров, каждой действительно для торговли существующей лавке, желающей торговать вином, причем патент хотя и должен оставаться как торговое свидетельство, но цену его следует понизить до возможно меньшего размера… при обращении вина в товар, вместо кабацкого пьянства возродится потребность в ежедневных домашних порциях, которые, при надзоре старших членов семейства, будут весьма умеренны; но в то же время правильное и постоянное употребление вина значительно увеличит его сбыт и усилит акцизный доход, не принося вреда благосостоянию, здоровью и народной нравственности»; 7) «дабы обеспечить населению возможность приобретать вино прямо из заводских или торговых складов, необходимо дозволить из них продажу по 1/4 ведра, вместо нынешнего предела в три ведра, который, стесняя покупателей и торговлю из складов, выгоден только для одних кабатчиков»; 8) «распивочная продажа хлебного вина и водок должна производиться только в местах, торгующих кушаньями, т. е. в трактирах, гостиницах, ресторациях и харчевнях, существующих не менее пяти лет, с взятием патентов по цене значительно возвышенной против цены патента на продажу вина навынос из лавок. Причем в видах сокращения пьянства, разрешение на открытие трактиров и харчевен в селениях должно зависеть непосредственно от надлежащих земств, а в городах – от городских управ» 105 .