Мы с Анной Ивановной не приятельствовали. Поэтому заботе я удивилась. Поблагодарила. Отпила пару глоточков. Чай в самом деле бодрил. Термоядерный напиток, как сейчас помню. Я закашлялась, проморгалась. Поняла, что начинаю потеть.

– Ничего себе! Сейчас дым из ушей пойдет.

– Продирает? Так и надо. Ты пей, пей. Потом побежишь шустренько, все успеешь. И вот что, дай мне журнал с историями. Температуру проставлю. И список анализов. Напишу квиточки для банок.

Помычав и покивав, я согласилась. Отбрыкиваться от помощи не было сил.

Часа через два, когда все завершилось, было убрано, рассортировано, в нашем отделении воцарился покой.

Я разнесла последнюю банку. Поставила финальные галочки в журнале. Навела порядок в процедурной. Умылась. И приготовилась вздремнуть пару-тройку часиков на кушетке.

Ко мне снова подошла Анна Ивановна. Она тоже готовилась лечь спать на диване в холле у поста. Уже стерла помаду и широко зевала, поблескивая золотыми коронками.

Шестидесятилетняя (примерно), она выглядела старше паспортного возраста, но для поколения детей войны это нормально. Голодное детство никого не красит.

Морщинистые щеки, дряблая шея. И молодые горящие глаза. Анна Ивановна принесла мне другой бокал.

– Мята и ромашка. Успокаивает. Пей, не торопись.

– Спасибо.

Я осторожно глотала ароматный травяной чай. Анна Ивановна, зевая, сидела рядом, ждала.

Не помню, как мы разговорились. Слово за слово. Она рассказала, как, пятилетняя, с мамой и младшим братом летом поехали в гости в деревню… Угодили в самое начало войны. И в один из дней на дороге случилось то, что сильно повлияло на всю жизнь Анны.

Самолет расстреливал колонну с беженцами. Люди врассыпную мчались по полю. Мама с братиком-младенцем на руках спряталась за деревьями. Аню она звала с собой, но пятилетка упала, отстала. А потом суматошно побежала по дороге назад. Запаниковала. Замечательная мишень в красном платье.

Пули вспороли пыль в метре от нее. Самолет ушел на разворот. Аня растерянно ждала приближающуюся смерть одна на пустой дороге. Из кустов слева и справа звали бежать к ним. Но девочку как парализовало. Она застыла. Зажмурилась. Гул мотора все ближе.

Сбил с ног какой-то солдат. Притянул к себе, прижал, закрыл собой. Аня уткнулась лицом ему в грудь. Отчаяние как выключили. Спазм прошел. Девочка поняла, что может пошевелиться. Что нормально дышит.

Ощущение ткани гимнастерки под щекой, пуговица, которая вдавилась в висок. Свободной рукой девочка вцепилась в рукав мужчины. Солдат бормотал что-то успокаивающее. Пару раз сильно вздрогнул, когда пули били по дороге совсем рядом, у лица, головы.

Анна не в курсе, сколько ему было лет. Рядовой или сержант, например. Из какого рода войск. Ну, понятно, что, по идее, пехотинец. Но может быть, и связист, например.

Она не знала его имя. Ничего. Кроме памяти о гладкой застиранной ткани перед лицом. Запах пота и табака. Биение чужого сердца. И негромкий голос.

Он не погиб. Зацепило руку, плечо. Отдал девочку матери, когда фашист улетел. Кто-то наскоро перевязал его. Солдат ушел догонять своих.

Аня и мама с братиком пристроились к знакомым, их пустили в телегу. Немыслимая щедрость и доброта. Чтобы поместилась женщина с детьми – выкинули на обочину чемодан. Хозяйка барахла голосила по этому поводу. Аня, вернее Анна Ивановна, до сих пор помнит ее злые взгляды.

– Вот с тех пор я и люблю мужчин. Особенно военных.

Я уже говорила, что глаза у нашей санитарки были яркими, с огоньком? Она сказала про военных с таким чувством, весело, что засмеялись мы обе.

Замуж выскочила за офицера в отставке. И много раз влюблялась в самых разных мужчин, хоть чем-то напоминавших героя ее детства. Кто-то пах похоже, чей-то голос казался тем самым. Большая часть ее увлечений имела отношение к армии.

– Когда их угощаю, балую, вспоминаю того самого. Будто ему приятно делаю.

Я кивнула. Мне было понятно.

Больше наши дежурства не совпадали. Тем более, чтобы вот так – остаться вдвоем и поболтать. Тот хирург, о котором я вам говорила, санитарку не обижал. И платонический роман тянулся долго. Пока Анна Ивановна не оставила… Нет, не работу. Этот мир. Она умерла на дежурстве. На боевом посту. Без стонов и жалоб. Во сне.

Это сейчас моя младшая – чемпион страны по служебной кинологии, ведущий кто-то там, эксперт и прочие пироги.