— Третьего не будет, — отказал Петров как можно мягче, потому что Дундаш еще не выложился полностью. — Для твоей персоны третий вообще не нужен. Только два человека. Двое в штатском у подъезда. Двое понятых при обыске… Дальше.

— Что дальше — это тебе надо думать, Санек. Я человек свободный. Могу сказать то, чего вроде и нет, но..

— Дальше! — заорал Петров.

Сейф закрылся — на два оборота ключа с фигурными бороздками, стальная кубышка хранила в себе до времени придушенный слушок, вползший в цех и в цехе же каблуками раздавленный, какую-то гадость о жене Степана Сергеича.

Согнув палец крючком, Петров сдернул с лица Дундаша темные очки и увидел в глазах то, что не решался или не мог выразить язык. Подленькая мыслишка плясала внутри бездонного колодца зрачков, особо погано подмаргивая и подмигивая, пришептывая и подсказывая, два танцора метались, каждый на своем пятачке…

— Я убью тебя сейчас, Дундаш, — сказал Петров спокойно, потому что знал: уже не остановить наката, безумие зальет сейчас голову.

— Да что ты, что ты, Санек?

— Я убью тебя. Мне нечего терять. Я сломал жизнь Лене. Я убью тебя, потому что ты урод, не созданный мною, но и не умерщвленный мною. Я выпрямил твой проклятый горб, заметный всем, я сказал тебе, как надо держаться прямо, но сказал так, что ты пополз, как змея… Я виновен, я сделал маленького подлеца крупным, прощения мне нет. Вста-ать! Встать, скотина!

Он бил его — бил до тех пор, пока что-то холодное не обдало его и розовый сумрак не сошел с глаз. Шофер с пустым ведром бежал к реке, оглядываясь. Дундаш неподвижно лежал на спине, правая рука согнулась в локте, уперлась в землю, кисть безвольно свисала. Носком ботинка Петров коснулся черных пальцев, из них выпал пучок травы… Шофер тащил ведро с водою, матерясь и грозя. В два прыжка Петров достиг машины, нажал на стартер…

Он бросил «газик» у автобусной остановки. Зашел в магазин, вывернул карманы, пересчитал деньги. Их было много. Он стоял, улыбаясь, около овощной палатки, и домашние хозяйки с сумками в руках сторонились, подозрительно оглядывая его. Он видел себя вновь отверженного, вновь брошенного в побег, и услада отрешенности пронизывала его. Опять он один — опять против него весь мир, один против всех.

Что-то не позволило ему сесть в автобус. Ровным и напряженным шагом двигался он с северных окраин Москвы на юг, держа в уме направление, ориентируясь, как в тайге, по солнцу, сам не зная еще, зачем ему юг, и где окончится его путь, и что этот путь пересечет.

От Ленинградского шоссе, людного и шумного, он удалился влево и задержался на Инвалидном рынке, купил неворованный плащ. Еще левее взял он, подходя к «Динамо», — не хотел видеть дом, где живет Игумнов. Так, забирая влево и опять выпрямляя путь, вышел он к Савеловскому вокзалу, завернул в ресторан. Сирены электричек не касались как-то его сознания. Метро (станция «Новослободская») поманило его шумом и толкотней. Он спустился вниз, читал справа и слева: «Белорусская», «Краснопресненская»… Много станций на кольцевом маршруте, но зачем они ему? С шумом и грохотом проносились поезда.

Ноги поднесли Петрова к самому краю платформы, он пропускал мимо себя вагоны, смотрел вслед поездам, исчезавшим в кривом стволе туннеля. Очередная цепочка вагонов выезжала на свет, вдруг все поплыло перед глазами, и Петров почувствовал, как тянет его вниз, на матово сверкнувшие рельсы, как гнется спина, вбирается голова в плечи — за секунду до броска. Он отступил, залился потом, еще шаг, еще — и колонна рядом. Вырываясь из чьих-то рук, он прыгнул на эскалатор, и ужасом заполыхало сознание. Вниз проплывали фантастически смелой окраски люди, желтые косы старух, жгуче-синие лица мужчин, лица немыслимые… Разноцветные наряды людей были неестественно ярки, размыты яркостью, в ореоле яркости… Со вздохом облегчения Петров определил: крашеные синдромы, не сопряженные с галлюцинациями, нужно выспаться, немедленно выспаться, тогда все кончится, это не опасно… Толпа выкинула его на свет дня — и мир вновь был в надежных цветах разума, скромные краски мира сдули ореолы, затушевали буйство радужных пятен.

Он пришел к Каляевской, купил в киоске газеты и выбросил их. Стоял на углу, за спиной Оружейный переулок, соображал, куда идти. Кто-то споткнулся о выроненный портфель, выпрямился, обнял Петрова несильно и бережно. Петров вглядывался в чужое лицо, понемногу прояснявшееся до знакомости. Игорь Сидорин, вместе бежали из распределителя МВД. Он шел рядом с Игорем, зубами пытался уцепиться за нить разговора и не мог. Сидорин привел его к себе.

Подбежала милая ласковая девочка, припала к папиной ноге.

— Это Саша Петров, я говорил тебе о нем, — сказал Игорь жене, приготовь нам что-нибудь.

Они выпили, сидели, нить болталась в воздухе, или это казалось Петрову, потому что он говорил что-то, отвечал на какие-то вопросы. Сейчас обмякнуть бы, повалиться на пол, заснуть…

— Я на полупроводниках сижу, хочешь — приходи, вместе поработаем.

Угол Оружейного переулка выскочил из памяти. Петров не понимал, как попал он в тихую обитель с манящей, кушеткой. Но зачем-то пришел он сюда.

Зачем?

— Я пойду. Прощай.

Лифт падал вниз, и в лифте бился Петров. Спать! Спать! Спать! Клетка распахнулась, Петров вылетел вон. Выспаться — и тогда наступит ясность. На площадь Маяковского он вышел у кукольного театра, воткнулся в толпу у касс кино; очередной сеанс через полтора часа, не дождешься. Еще вариант гостиница «Пекин». Отсюда его корректно вышибли: с московской пропиской — и в гостиницу? Никто не догадывался, что ему надо спать, Игорь тоже не понял, понять трудно, самому Петрову не приходило в голову, что можно взять такси и в полном уединении выспаться дома. Гнало вперед неосознанное желание свершить что-то. У Тишинского рынка его окликнули. Какой-то приблатненный тип, совершенно незнакомый, назвал его правильно по имени и фамилии, ткнул в руки стакан, заплескал водкой, хохотал, хвастался, припоминал известные Петрову истории, но узнать его Петров так и не смог. Петров увидел себя в зеркале парикмахерской, тот самый тип совал мастеру деньги, приказывал обслужить клиента на славу. В десятках отраженных друг от друга зеркал Петров выискивал незнакомца, терзаясь догадками, но тот уже ушел…