Омрачать эту самую настоящую жизнь чужим и незнакомым начальником ой как не хочется. Хочется покоя. С Колей покой. С Колей комфортно и светло.

И зачем она тогда с Колей рассталась? Ведь все, весь их поток, на котором учились, их поженил аж с первого курса. Что ей было надо? И Коля вовсе не прочь был с ней семью создать.

Она зашла в сквер и присела на лавочку. Расслабилась, подставив лицо последним лучам заходящего солнца.

Красота-то какая вокруг. Начало осени.

Берёзки уже желтеют. Вон та, у тропинки, совсем жёлтая, а сейчас в лучах прямо золотая. А рядом зелёная ещё. Вот почему — и растут возле друг друга, а всё у них по-разному?

Так и у людей: рождаются все практически одинаково, а потом жизнь у каждого своя, и взрослеют каждый сам по себе, и живут кто чем, и стареют тоже все по-разному. И никто судьбы своей не знает, и судьбы детей своих тоже не знает, да и родителей.

Подумала, что надо вставать и идти домой, там мама ждёт. Нет, не ждёт. Хотя, кто его знает.

Ладно, мама дома, и мама нуждается в дочери. Вот и весь сказ.

Пока шла — собирала листья, целый букет набрала.

Что бы ни было, а жизнь-то продолжается. Вот и осень пришла, а скоро заведующий новый приедет. Всё перемены. Хорошие, плохие, главное — перемены. Жизнь течёт.

Оставила свой букет у входа в парк и слилась с толпой людей, спешащих по своим домам.

========== Часть 2 ==========

Лифт поднял Марину на пятнадцатый этаж. Вот и квартира, вернее, дверь, а за ней дом, родной дом, где должен быть покой. И где мама. Самый дорогой и любимый человек…

Только с мамой покоя никогда не было, а теперь и подавно.

Встала перед дверью, никак не решаясь её открыть. Туда ведь как в ад. Только никто не знает этого и не узнает.

Мама слишком большая величина была когда-то. Великий хирург, новатор, профессор медицины.

Мама, чей портрет висел над её письменным столом в детстве, та, на которую она так хотела быть похожей.

Да и в хирургию пошла по материнским стопам, и фамилию её носила, не отцовскую.

С отцом вообще какая-то мутная история вышла. Марина знала, кто он, иногда видела его на городских конференциях, но он её не замечал и не узнавал. А как узнать, когда видел дочь последний раз года в три. А ей уже тридцать. К тому же вела она себя тихо, фамилия у неё на лбу не написана. Обидно было, конечно, что не интересовался он ею никогда. Отец всё-таки. До сих пор обидно.

Вот его сын вовсю афишировал, чей сын, и когда практику у них в отделении проходил, твердил, что на хрен ему не нужна эта хирургия, у него отец заведующий отделением в областной психиатрической, и он там работать будет.

Смотрела на него тогда, а чувств не было. Хотя брат, почти родной, вернее, родной по отцу. Чувства вообще, наверное, у неё атрофировались. Вот и сейчас — открыть дверь и войти. Целая проблема. А войти надо, и сиделку отпустить тоже. Для Марины-то там мать. А для сиделки — посторонняя женщина. Хотя не совсем посторонняя, сколько они лет в одной операционной с матерью её отработали. Да почти столько, сколько сама Марина живёт. А потому, когда беда случилась, могла только её позвать. Тётю Валю.

Тётя Валя всё знала и помалкивала.

Вот за умение держать язык за зубами, Марина и ценила её больше всего.

Ну всё, стоять тут уже просто глупо. Пора заходить.

Дверь соседней квартиры отворилась и на пороге возникла соседка.

— Марина, а что, Татьяна Сергеевна с ума сошла? Давно? То-то я её не вижу совсем, думала уехала куда.

— С чего вы взяли? — молодая женщина от неожиданности даже поздороваться забыла.

— Так вы не в курсе, Мариночка? Она сегодня с балкона выброситься пыталась. Всё кричала, что её бьют и насилуют, а потом: «Витя, я иду к тебе!». Ужас такой, и глаза безумные. У нас же как-никак этаж-то пятнадцатый. А женщина, такая крупная, её в квартиру втащила. И нам всем, кто на балконы повыскакивал, крикнула: «А ну, пошли все! Цирк окончен». Вам, может, помощь какая нужна, а, Мариночка?

— Спасибо. Нет, нам ничего не нужно. Мама больна, понимаете, больна. Я буду вам очень благодарна, если об этом не станут кричать все мальчишки во дворах и на лавочках судачить соседки тоже не будут.

— Что вы, Мариночка, что вы! Я молчу. Ну надо же! Горе-то какое!

Больше рассуждений входить или не входить домой у Марины не было. И палец жал на звонок.

— Она спит, — первое, что произнесла тётя Валя, открыв дверь.

— Давно?

— Витя! Витя! Витечка! Родной мой, ты пришёл? — раздался голос матери.

— Уже не спит, — сиделка только выдохнула.

— Кроме «Витечки» что-то есть?

— Нет, Мариша. Нет. Ей хуже, ты и сама это понимаешь. Я её на стул посадила и кровать перестилала, когда она на балкон выскочила. Еле успела! Я тебе знаешь, что скажу…

— Сейчас скажете, я поздороваюсь с ней.

— Всё одно не узнает…

Марина села на кровать рядом с матерью.

— Что же ты творишь, мама? Я же люблю тебя.

Марина взяла в свои руки её холодную ладонь, как бы пытаясь её согреть.