Приведенные решения указывают, какое важное значение Сенат придает экспертизе при возбуждении вопроса о ненормальном состоянии умственных способностей обвиняемого; суд не вправе предлагать присяжным вопрос о невменяемости по причине душевного расстройства, не выслушав заключения экспертов, постановка вопроса о невменяемости единственно на основании показаний свидетелей и подсудимого влечет за собою отмену решения присяжных. Совершенно, однако, непонятны основания, почему эта отмена приговора должна следовать только при утвердительном решении, т. е. при признании невменяемости со стороны присяжных. Казалось бы, скорее должно быть установлено обратное отношение: если присяжные, не опираясь на врачебное мнение, признают подсудимого невменяемым вследствие душевного расстройства, то, значит, оно выражается уже очень резкими признаками. Гораздо больше сомнения внушает отрицательный приговор, так как присяжные, не выслушав заключения врачей, легко могут просмотреть душевное расстройство и признать вменяемым человека, несомненно, душевнобольного и невменяемого.

В чем же состоит задача врача-эксперта и какое значение для суда должно иметь его заключение?

«В тех случаях, когда для точного уразумения встречающегося в деле обстоятельства необходимы специальные сведения или опытность в науке… приглашаются сведущие люди», – говорит ст. 112 Уст. уг. суд. К числу таких сведущих людей относятся и врачи, в частности врачи-психиатры. Суд приглашает их потому, что при разборе дела встречает вопросы, на которые он при всем своем желании ответить не может, так как не обладает ни специальными сведениями, ни опытностью; поэтому он и обращается к лицам, которые могут разъяснить эти вопросы и дать на них ответы, необходимые для судебного вывода. Из этого следует, что вопросы, которые передаются на обсуждение врача-эксперта, могут относиться только к его специальности, это могут быть только медицинские вопросы, для уразумения которых судьи не обладают нужными сведениями, но с которыми зато врачу постоянно приходится иметь дело. Действительно, эксперт-психиатр не встречается на суде с какими-либо новыми для него вопросами. В самом деле, то, что называется экспертизою,

«может быть производимо и производится врачом во всякое время без малейшего повода со стороны суда, как только врач, почему бы то ни было, ставит себе те же самые вопросы, которые иногда задает ему суд. Так, например, он определяет причину смерти, исследует отравление, распознает душевное расстройство и т. д. Какое-нибудь научное исследование, предпринятое врачом с целью уяснить себе данный вопрос, и научное исследование, сделанное по приглашению суда, по сущности своей, нисколько не разнятся между собою. Это воззрение, очевидно, принимает и Миттермайер, утверждая, что наилучшим образцом для способа действий эксперта, занимающегося испытанием умственных способностей подсудимого, может служить способ действий, которого держится опытный врач дома умалишенных при исследовании душевного состояния больного во время приема его в это заведение. Единственное различие действий врача в том и другом случае заключается в том, что добытые в первом случае результаты остаются в распоряжении врача, а во втором отдаются на распоряжение суда для применения их к известным судебным вопросам» [22] .

Первая задача врача-психиатра на суде состоит в том, чтобы убедиться, существует ли (или существовало) душевное расстройство или нет. Очевидно, что приемы и способы исследования для определения душевной болезни остаются совершенно одинаковыми независимо от того, ставится ли этот вопрос как чисто медицинский или как судебно-медицинский. Но этим одним еще не исчерпывается задача врача-эксперта. Выше было уже указано, что не всякое душевное расстройство должно освобождать от уголовной ответственности. Если эксперт определит существование неврастении, истерии или слабоумия, то для суда это будут ничего не выражающие названия, которые для него ни к чему не нужны. Для суда важно не то, как называется то или иное болезненное состояние, если оно существует, для него единственно важно знать, исключает ли данное состояние способность понимания и руководства своими поступками или нет. Поэтому эксперт не может ограничиться только доказательством существования душевного расстройства, он должен определить, во многих, по крайней мере, случаях, еще и степень его, должен указать, исключает ли данное состояние способность ко вменению или нет. Следовательно, в задачу эксперта неизбежно входит и определение способности ко вменению. Это положение расходится с широко распространенным воззрением, будто бы вопрос о способности ко вменению есть вопрос чисто юридический и, как таковой, не должен предлагаться на разрешение врачей-экспертов; если же он все-таки ставится, то врач имеет полное право уклониться от ответа. Я, со своей стороны, всецело примыкаю к тому взгляду, что врач не должен и не может входить в обсуждение юридических вопросов: его сфера деятельности вполне определенна и отграничена от деятельности судьи. Тем не менее определение способности ко вменению я считаю актом, принадлежащим всецело к области ведения медицины, а не юриспруденции. Правда, способность ко вменению – термин юридический, а не медицинский, но ведь и безумие и сумасшествие суть также юридические термины, и однако врачи не уклоняются от обсуждения тех состояний, которые юристы называют этими терминами. Если же мы обратимся к содержанию этого юридического термина – способности ко вменению, то убедимся, что за юридическою оболочкою скрывается психологическое понятие об известном душевном состоянии, обсуждение которого доступно только врачу, а не судье. Считая, что способность ко вменению есть вопрос чисто юридический, обыкновенно смешивают способность ко вменению с самим вменением, между тем эти понятия совершенно различные.

Если же способность ко вменению означает не что иное, как известное душевное состояние обвиняемого во время совершения преступления, то обсуждение и анализ этого состояния – при возникновении сомнения в его нормальности – может принадлежать исключительно врачу-эксперту. По 36-й ст. проекта нового Улож. о нак. необходимыми условиями способности ко вменению являются, как мы видели, 1) понимание свойства и значения совершаемого и 2) способность руководить своими поступками. Определение этих двух условий и будет заключать определение способности ко вменению. Таким образом, определить способность ко вменению значит не что иное, как произвести психологический анализ данного душевного состояния, анализ, имеющий своей конечной целью разрешение вопроса, какое влияние оказывают имеющиеся налицо болезненные моменты на интеллектуальную и волевую сферу деятельности, можно ли допустить, что существующее душевное расстройство уничтожает способность понимания и руководства своими поступками, или же эти условия способности ко вменению остались ненарушенными, несмотря на присутствие болезни. Это вопросы не юридические, а медицинские; и заключение врачей по этим вопросам не только желательно, но и необходимо. Устав австрийского уг. судопр. вменяет это даже в обязанность судебному врачу; в § 134 говорится:

«Судебные врачи должны представить доклад о результатах их наблюдения, сопоставить все факты, служащие к объяснению умственного и душевного состояния обвиняемого, оценив их значение как порознь, так и в совокупности, и, если они признают присутствие душевного расстройства, то должны определить свойство болезни, вид ее и степень развития и на основании актов и собственного наблюдения высказать, какое влияние обнаружила и еще обнаруживает болезнь на представления, влечения и действия обвиняемого и в какой мере это помраченное душевное состояние существовало во время совершенного действия» [23] .

А в объяснении проекта австрийского уложения говорится, что врач должен объяснить, находился ли обвиняемый в состоянии, что не мог свободно определить свою волю или сознавать преступность своих действий. Я должен опять напомнить, что вопрос о свободном волеопределении или о способности руководить своими поступками не имеет ничего общего с метафизикой. Предоставляя разрешение этого вопроса врачам, мы бесконечно далеки от утверждения Канта, что решение вопроса о свободном волеопределении должно быть предоставлено исключительно философскому факультету.

Исходной точкой нашего рассуждения было то положение, что вопросы, которые врачу-эксперту приходится разрешать на суде, суть те же самые вопросы, с которыми ему постоянно приходится иметь дело и помимо суда. Может, однако, показаться, что обсуждение способности ко вменению не принадлежит к числу таких вопросов, что это вопрос совершенно новый, который никогда не возникает у врача по собственному побуждению и который ему приходится разрешать только по предложению суда. Это мнение, однако же, совершенно ошибочно. Определить способность ко вменению – значит произвести психологический анализ того влияния, какое оказывают болезненные изменения на область интеллектуальной и волевой деятельности подсудимого. Такой же точно психологический анализ – но еще гораздо более тонкий и детальный, чем на суде, потому что он имеет целью решение не одного только определенного, но всех имеющих возникнуть вопросов, – производит врач-психиатр при исследовании каждого больного. Никогда врач, стоящий, по крайней мере, на высоте своего призвания, не довольствуется определением того, болен ли человек или здоров, не довольствуется даже определением формы болезни, но в каждом случае определяет то вменение, какое оказала болезнь как на сферу умственную, так и на область волевой деятельности. И только на основании всестороннего психологического анализа, который охватывает, между прочим, и способность понимания, и способность руководить своими поступками, врач-психиатр разрешает целый ряд практически важных вопросов: представляет ли больной опасность для других или для себя, может ли он находиться в семье или должен быть удален из нее, требует ли его состояние помещения в больницу или какой-либо иной обстановки, должен ли он быть помещен в то или другое отделение, в насколько строгом надзоре нуждается больной, какая может быть ему предоставлена степень свободы и т. д. Вся масса возникающих вопросов разрешается исключительно на основании психологического анализа сознания, представлений, чувства и воли. Хотя, говорят Тике и Бакнилл, в уголовных делах свойству самого преступления и способу его совершения должно приписать немаловажное влияние на составление мнения, но тем не менее по существу дела обстоятельства эти суть не что иное, как часть поведения больного, а поведение его должно быть исследовано самым тщательным образом и тогда, когда поставлен вопрос чисто медицинский.

Конец ознакомительного фрагмента.