Собственно говоря, у субъекта есть всего лишь два варианта – либо действовать, желая соответствовать своим идеям-ценностям, либо действовать в соответствии со своими желаниями, чтобы потом каким-то образом привести эти действия в соответствия со своей идеологией. И тогда он … просто делает то, что хочет, откладывая все объяснения со своей идеологией, со своим свидетелем, на потом. Но можно не беспокоиться за субъекта, потом он почти наверняка найдет основания для опрадания-обоснования-объяснения всего им совершенного.

В любом случае субъект «обнаружит» смысл совершенного на основании своих идей-ценностей, которые доминируют в его идеологии. И, несмотря на то, что смысл совершенного и содержание идеи-ценности не всегда совпадают, субъект добивается пусть и иллюзорной, но все же гармонии этих смыслов. В конечном итоге он уверяет себя в собственной последовательности и принципиальности. Ну а то, что какое-то сомнение в такой гармонии остается, не особенно его беспокоит, ведь важен результат здесь и сейчас. А все остальное будет потом.

Идеология – не антагонизм, а сосуществование, сотрудничество

соблазна и принуждения, совращения и насилия, угрозы и согласия…

П.Сэлфинг

И это нельзя считать ошибкой. Коварство идеологии субъекта – она существует сама по себе, позволяя субъекту действовать так, как ему хочется, но тут же «возвращается» к нему, когда он пытается объяснить и оправдать совершенное.

Это происходит как результат определения субъектом соотношения между очевидностью и необходимостью. Когда ситуации отличается естественной простотой и определенностью, для субъекта вполне очевидно как, что и зачем надо делать, не призывая к поиску смыла этого будущего делания никакие идеи-ценности. Сами действия очевидны и не требуют никаких объяснений, оправданий и обоснований. Точно также субъект действует в ситуации необходимости, когда, по крайней мере, ему так кажется, у него нет времени задуматься о том, что следует делать. Сама необходимость настолько очевидна, что не вызывает никаких сомнений и колебаний.

В этих двух крайних ситуациях только очевидность и необходимость «отключают» идеологию субъекта, так сказать, за ее ненадобностью. Это отнюдь не означает, что после совершенного субъект не обращается к своим идеям-ценностям для того, чтобы оценить это совершенное и совсем не очевидно, что он сочтет сделанное верным, справедливым, честным и т.п. Но это будет потом.

В большинстве случаев ситуация не обладает подобной очевидностью или необходимостью. И потому субъект находится в состоянии неуверенности, как бы ожидая, что победит – желание или идеи-ценности. Конечно он хочет, чтобы его желания соответствовали требованиям идей-ценностей, а требования идей-ценностей сопровождали желания. Но все время приходится определяться, что здесь и сейчас наиболее значимо.

Если это так, то понятно, почему предлагаемая субъекту профессионально разработанная идеология должна отвечать на его актуальные запросы и содержать ответы «из самой жизни». Только такая идеология позволяет субъекту не думать – он получает «все готовое» и ему остается только воплощать эти советы. Конечно, только авторы таких идеологических концепций осознают всю иллюзорность предлагаемых ответов и понимают, зачем они нужны.

Коварство идеологии субъекта как раз в том, что составляющие ее идеи-ценности способны отстраняться от него, продолжая оставаться «критерием истины». Они предоставляют субъекту иллюзорную возможность обращаться к ним, как к аргументам-доказательствам, оправдывающим правильность принятого решения, которое после этого становится «истиной». Субъект искренне верит в эту «истину», жертвой которой в конечном итоге становится он сам и его идеология, которая всякий раз от такого превращения становится все более абстрактной, растяжимой, аморфной, способной оправдать все. Правда, может наступить ситуация, когда такое обращение к собственной идеологии обернется для субъекта ее крахом и … утратой смысла существования. Впрочем, это бывает довольно редко.

Итак, идеология субъекта достигает максимума своего развития тогда, когда становится критерием истинности всего того, что субъект совершил, совершает и планирует совершить. В результате идеи-ценности такой идеологии и образуют то, что субъект обычно называет совестью.

ТОЛЬКО

идеология способна отстраняться от субъекта, оставляя за собой возможность управлять им. Но при этом она сама может стать жертвой желаний субъекта, который готов ради их осуществления интерпретировать свои идеи-ценности. И тогда вновь встает вопрос

Идеология управляет субъектом даже тогда,

когда он знает об этом.

П.Сэлфинг

Что я Гекубе, что мне Гекуба?

В.Шекспир

Субъект не знает, зачем ему идеология. Впрочем, он ее для себя и не создает, вовсе не стремясь к тому, чтобы им что-то управляло. Но помимо его воли возникает парадоксальная ситуация – спрашивая себя, зачем он живет?, как надо жить? и т.п., он получает ответы, которые формируют его идеологию и начинают им управлять, а избавиться от этого управления уже никак нельзя. Но и тут субъект ошибается, считая, что его идеология уже отстранилась от него и управляет им. На самом деле управление как бы появляется после того, как субъект обращается к своей идеологии за ответами на свои вопросы – зачем?, почему?, что делать? и т.п. Он сам отвечает на свои вопросы и потому сам и управляет собой.

И ответы на вопросы как раз и составляют идеологию субъекта, превращаясь в идеи-ценности. Правда, действительными ценностями они могут стать только в результате практики, которая и докажет субъекту их значимость. До этого субъект лишь заимствует идеи-ценности у социума (родителей, ближнего и дальнего окружения и т.п.), что делает его существование всего лишь иллюзорно осознанным, когда он знает свои идеи, может назвать их и даже декларировать как собственные. В реальности его действия лишь очень приблизительно соотносится с теми или иными идеями, которые предстают перед ним в качестве некоторых слов и, в лучшем случае, с неким довольно абстрактным содержанием.