Божий храм, а над ним небосвод
вернуться

Бру Анна
Шрифт:

«Я не умру, а растворюсь…»

Я не умру, а растворюсьВ седом мерцании рассвета.Я проплыву в зефире лета,Как дым из дула пистолета.

Чудеса

Где помидоры падают с деревьев,Где огурцы растут на облаках,Я превратила платье из отрепьевВ руно из злата в сказочных стихах.Представить можно всё, что хочешь,Придумать глупенький сюжет.Скажи – зачем ты саблю точишь?Зачем ты чистишь пистолет?

Калейдоскоп

В эфире белом МонтереяПарад стареющих сердец.И я, как школьница робея,Брожу меж радужных колец.В аллее – турок в панталонах,Туристам он гадать устал.Вот мальчик с саблей из картона,Почти как красочный Шагал.И все фигуры в поднебесьеЗову я вежливо с собойПройтись по древнему полесью,По камням, скрытым под водой.Ключи от якоря причалаЗвенят, как тройка в рюкзаке.Здесь мир амфибий (я мечтала),Все люди в рыбьей чешуе.Смотри – увесистые тучи,Как будто в злате саквояж.И берега – всё круче, круче.А ты – из прошлого мираж.

Вино

Спасибо предкам, что придумали вино.Мы знаем наперёд, что в гроб дубовыйНас упакуют строго, всё же – но…Мы продолжаем и продолжим пить вино,Поскольку плоти вечной жизни не дано.

«Безлюдно. В облаках голубизна…»

Безлюдно. В облаках голубизна,Щеки коснулась веточка сирени.Далёкая московская веснаКо мне вернулась без предупреждений,Волною мои мысли теребя,И в этот миг я вспомнила тебя.Как мы бежали беззаботно по Неглинной,Как я что силы поспевала за тобой,И твою руку, что ты подал мне невинно,Твою манжету с сигаретною дырой.И нашу близость – исступление? Случайность?Иль предназначенность. Чужого – не воруй.И в переулке – неожиданный и тайный,Почти что первый и последний поцелуй.

Тропическая фантазия

Чернее ночи от загара,В песчано-галечной броне,На берегах МадагаскараБреду по пляжу, как во сне.Здесь нет ни библий, ни корана,У дам – открытое лицо.Макну в чернила океанаЯ голубиное перо.Письмо с восьмого континентаОтправлю быстрою стрелой.Тогда ты с ящиком «Дербента»Внезапно встанешь предо мной.Пески и небо пышут зноем,Фонтан – лазурная вода.Слепят своею желтизноюЛимонов спелые глаза.

На смерть Ю.П

Как пирамид египетских вершиныТорчат локтей шершавые углы.Здесь псевдоангелы в перчатках из резиныУкладывают мёртвых на столы.Оконца утонули в жёлтой краске,Застыла вечность в формалиновых парах.Водою мёртвой, как в известной русской сказке,Тебя прозектор обмывает впопыхах.Уложит он в дубовую коробкуТебя, чтобы от жизни оградить.Мы будем пить токсическую водку,Тебя помянем. Нужно дальше жить.В транзитном крематория угареДержу я ландыши вспотевшею рукой.Биенье сердца, как весла удары,В озёра слёз, не выплаканных мной.

«Потемнело небо синее…»

Белле Ахмадулиной

Потемнело небо синее,Вот опять гощу в России я.Пиво жадно пьют бездомные,Продаются туфли модные.Речь славянская на улице,Осенний дождик будто наплевалВ Большой и Малый переулок Харитоньевский,Где Пушкин с Вяземским в былые дни гулял.День не погож. Хрустя рубашкой накрахмаленной,Не торопясь, бреду по Крымскому мосту.В стене кремлёвской, революцией закаленной,Ножи неона режут бахрому.У Моссовета голуби, как туча,Мечтают улететь на Истамбул.Вспорхнули вдруг. Узду рукой могучейКнязь Долгорукий крепко натянул.Без разницы – что посуху, по лужам,Вдыхая сигарет моих дымок,Я чую приближенье вечной стужи,И в горле собирается комок.Прошло ли всё? Забыто? Стёрто в памяти?Комфортна ли кладбищенская тишь?Завяли уже флоксы у Москва-реки.Поэтов из могил не воскресишь.

Мертвецы и поэты

Мертвецы и поэты тревожат сознанье,Наши души усталые, наши тела.Удержаться пытаемся где-то в изгнаньи,На забытых квартирах, сгоревших дотла.Как побитые молью истлевшие шали,Мы висим по шкафам, провоняв табаком.Вспоминаем, как наши адепты стоналиВозле нашей ноги над крутым каблуком.Нас почти уже нет, мы парим в поднебесье,Как подхваченный ветром опавший листок.Наши тени бредут в отшумевшем полесье,Серпантин в волосах превратился в песокИ назойлива дума: я в белом шифоне,С чёрной лентой атласной на юной грудиМолчаливо тотальна. В том мёртвом сезоне,Ты с багряной зарёю меня не буди.

Панк-хроники советских времён

Никогда никому ничего не говори

Джером Давид Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

Начало

Мои первые воспоминания не так уж плохи. Мне помнится, как я смотрела в замочную скважину. Год 1958-й от рождества Христова. Я в коридоре, в котором семь дверей. Одна из них ведёт в мир. Сегодня и каждый день она закрыта, пока кто-нибудь из моей родни её не откроет. Я жду и надеюсь.