— Сволочь, какая же ты сволочь, Пчелыч, — пробормотал Мишка, тяжело опускаясь на пол рядом с диваном.

— Да ведь я же… — попытался вновь возразить Тимур.

Но Станислава перебила его:

— Тимка, сходи за Настиной сукой, по моему, она в прихожей. Может там найдутся ответы, ее странного поведения.

— Славка, ну ты-то мне веришь?

— Тимка. Принеси. Сумку, — проговорила Станислава, выделяя голосом каждое слово, Тимур, потеряв всякое желание возражать, покинул комнату.

— Славка не злись, пожалуйста, но я обещал, что если он еще хоть раз, я не сдержусь и… — Мишка, смотрел с жалостью на Настю.

— Как ты так быстро добрался? — Стася, казалось, даже не слышала его.

— Что? — Мишка обернулся и обомлел, Станислава налила в единственный уцелевший стакан остатки тэкилы и осушила в три глотка, даже не поморщившись.

— Я спросила, — Станислава, пробежалась глазами по разоренному столу, — как ты добежал так быстро? Таксист гнал как ненормальный, я боялась не успеть. Мне казалось… казалось что… А ты все равно успел раньше меня! Пешком! Как?

— Я не знаю. Стася, что с тобой?

— Ничего, — Станислава зло стерла слезу со щеки, но ее место тут же заняла другая.

Девушка тяжело опустилась на стул, уронила голову на руки. Мишка подошел, неловко обнял, никогда не умел успокоить плачущую девушку и неимоверно робел в подобных ситуациях.

— Мне вдруг показалось, что я его больше никогда не увижу! Я думала, он уже мертв! Уууу… Я же просила, просила его… Проклятый эгоист!! Ненавижу, ненавижу его!!

Станислава рыдала в объятьях Мишки, а за стеной, в темноте коридора, замер Тимур. Впервые в жизни, он не мог выдавить из себя улыбку, и зайти в комнату, будто ничего не случилось. Он все меньше понимал, эту сильно изменившуюся Славку.

Настя замерла на пороге кухни. Голые бревенчатые стены освещала тусклая одинокая лампочка посреди потолка на шнуре без абажура. За незанавешенным окном притаилась ночь, мелькали резкие тени, будто от веток, полощущих на бесшумном ветру. На давно немытом полу валялись разномастные бутылки из под крепких и не очень спиртных напитков. Время от времени они приходили в движение, перекатывались из одного угла кухни в другой, будто дом почти не ощутимо покачивался, хотя Настя замершая в дверях, никакой качки не ощущала. Вот бутылки вновь пришли в движение и закатились под стол, единственную мебель не считая табурета перед ним и куска газовой трубы от давно проданной плиты. Вода сочилась по капли из крана дробно разбиваясь о треснувшую раковину.

Свет мигал, потухая на пару секунд и снова загораясь, и в какой-то момент кухня перестала быть пустой. За столом сидел отец, каким его запомнила Настя: спившийся старик, который в свои сорок пять выглядел не меньше чем на семьдесят. Он наполнял до краев граненый стакан чем-то мутным из бутылки стоящей перед ним и залпом опрокидывал его в себя, но, сколько бы ни пил, пьяней не становился, бутылка не пустела, лишь удушливый синюшный запах все больше заполнял кухню.

— Ну что, доченька, — проговорил отец, опорожнив очередной стакан, — решила таки навестить папку?

Он говорил хриплым тихим голосом, глядя заплывшим глазами прямо перед собой, а руки его, казалось, жили своей жизнью, не на миг не останавливаясь: одна наполняла стакан, а другая подносила его к губам, отец жадно выпивал все до капли, и рука возвращала стакан, что бы вновь его наполнить. — Любуешься на личный папкин ад? А хочешь, помогу его получше рассмотреть?

Тело осталось в том же положение, а голова, будто провернувшись на проржавевших шарнирах, медленно, чуть дергано, обратила к Насте жуткое лицо. Половина черепа и правый глаз отсутствовали, в кроваво серой жиже мозга среди осколков кости и остатков волос копошились белесые черви. К запаху перегара и сивухи добавилась вонь разложения.

Внутри все сжалось, Настя одинаково мечтал сбежать и удержать содержимое желудка под контролем, но в охватившем ее оцепенении, не могла даже глаза закрыть.

— Нравиться, — губы отца раздвинулись в жуткой ухмылке.

— Нет! — закричала Настя, и невероятным усилием все же смогла повернуться к кошмарному монстру спиной, но кухня никуда не делась.

И отец все так же кривил потрескавшиеся губы в жуткой усмешке.

— Не уже ли? — мертвец захохотал, забулькал горлом, и, резко оборвав безумный смех, зло поинтересовался. — А знаешь, кто меня сюда упрятал? Он!

Рука, что подносила стакан, скрюченными пальцами впилась в лицо и резко дернула. Кожа треснула, сползла резиновой маской, но вместо кровавого мяса, под ней проступило другое лицо.

— Брат? — губы Насти чуть шевельнулись. — Я не верю!

Рот брата оскалился, но вырвавшийся безумный хохот принадлежал пьяному отцу. Вот он оборвался, внезапной тишиной резанув по ушам, и бесцветный голос произнес:

— Псы идут. Чувствуешь?

***

Настя открыла глаза. Белый потолок бескрайней перевернутой снежной пустыней простирался где-то в вышине. Сколько раз она уже вот так просыпалась, вырванная из кошмаров, столь реалистичных и красочных, что потом еще долго помнила во всех подробностях. Менялся лишь цвет и высота потолка, да взволнованные голоса, звучащие вдалеке. В пору все списывать на «де жа вю».