Помилуй, Господи, того, кто выпил чай и съел халву...»

Гата побежала дальше по дороге, вглубь кладбища, за священником, даже не высматривая его лапу-удочку. Побежала, чтобы просто бежать прочь от старушки, тянущейся к умершему.

«Помилуй, Господи, того, кто дал моей траве огня,

Помилуй, Господи, меня, помилуй, Господи, меня…»

Заговорить, заговорить. Повторять и повторять. Просить и просить, и в самом прошении найти приют и защиту.

Она бежала так быстро, что все-таки догнала священника. Он был почти у самой церкви.

2

— Постойте, постойте! — крикнула Гата, задыхаясь.

Он не обернулся.

«Наверное, — мелькнула короткая мысль, — следовало обратиться как-то иначе, чтобы он понял, что обращаются именно к нему: батюшка, святой отец или отче».

Но Гата не знала, как правильно, и просто в несколько быстрых рывков подскочила к священнику, вцепилась в его длинную опущенную руку:

— Подождите. Здравствуйте, — она с трудом дышала, говорить казалось и вовсе невозможным. — Подождите… Мне очень надо поговорить с вами. Очень надо. Пожалуйста.

Священник повернул к ней большую голову. Из-за мохнатых черных кругов вместо глаз нельзя было сказать, что он куда-то смотрит, но Гата чем-то животным ощущала, что его внимание легло поверх ее сведенных судорогой пальцев, вцепившихся в его руку. И это внимание недружелюбное. Пристально, завороженная от страха, она всмотрелась в черно-коричневое лицо священника, поросшее плотным коротким мехом. Нечеловеческое лицо.

В воздухе задрожало «Так нельзя. Нельзя».

Гата разжала руки, отступила на шаг. И тут же чуть не упала — она так устала и так болят ноги, что сама без опоры стоит на честном упрямстве и вот-вот упадет, потому что подогнутся колени, которые всегда норовят стать слабыми в первую очередь.

Священник повел головой, оглядывая Гату с взлохмаченной макушки до грязных пяток. Безгубый щетинистый рот разомкнулся:

— У тебя что-то случилось?

Гата быстро закивала и вдруг осознала, что не знает, что говорить. Она преследовала его, как символ помощи. Но вот догнала — и что дальше? Мысли путались. Как голодные шакалы у туши антилопы, толкаясь и рвя друг у друга куски, все слова, фразы, спасительные предложения, разбегались, не поддавались контролю. Гата растерялась совершенно.

— Помогите мне, — прошептала она. — У меня… Я теперь… У меня лапы, и все пауки…

Священник ждал продолжения, но Гата только быстро дышала.

— И я паук? — спросил он невозмутимо.

Гата задрожала, но нашла в себе силы кивнуть.

— Ты видишь много зла, — сказал священник так просто и уверенно, будто понял всю суть по бессвязному бормотанию. — Так бывает с тем, кто сам порождает зло из своей души. Знаешь ли ты про свое зло?

«Был бы на его месте буддийский священник, он не говорил бы про зло, — возмутился в Гате кто-то упрямый, кто с детства стремился поспорить. — Он бы сказал, что все результаты есть итоги всех действий, и если я получила что-то не то, значит, сделала что-то не так. Но я догнала именно этого…»

— Догадываюсь, — произнесла она и посмотрела вверх на лапу-удочку.

В той кое-что изменилось. Она больше не указывала строго в небо. Она как-то криво изогнулась, несколько труб-суставов надломились, встопорщились обломками. Лапа опасно накренилась, вот-вот развалится на части! Потом вдруг несколько надтреснутых суставов, ближних к голове, выскочили из своих крепежей, разорвали соединение с соседними, взметнулись напуганными птицами и бросились в кроны деревьев, растущих вокруг церкви. Там с хрустом, ломая себя и ветки, затерялись… Остался длинный кусок разломанной лапы-удочки, ее дальняя половина. Он медленно опускался и заваливался, как кнут заносясь над церковным куполом.

Охнув, Гата присела. Но уцелевшая лапа неведомым образом извернулась в воздухе, будто встрепенулась новой жизнью, и такая, сильно укоротившаяся, воткнулась свободным узловатым суставом прямо в макушку священника. Тот даже не дрогнул. Лапа, поворочавшись и укрепившись, расправилась и потянулась к двери церкви.

— Вы хотите уйти? — сдавленно выдохнула Гата и почувствовала, как на лбу выступил пот.

— Меня ждут, — сказал священник. — Но ты не останешься без помощи. Ты крещеная?

Гата промолчала.

— Если хочешь, чтобы Господь помог тебе, сделай к Нему шаг. Молись, проси указать нужный путь. Подготовься к исповеди: осознай свои грехи, почувствуй зло, которым болеет твоя душа — и покайся. Приходи на утреннюю службу, после нее проходит общая исповедь. Постой среди кающихся, помолись… Знаешь какие-нибудь молитвы? «Символ веры»? «Отче наш»?

Он говорил, а из его головы выросла новая тоненькая лапка. Наощупь, будто еще слепая, как новорожденный зверек, она засуетилась, потом словно унюхала церковь и устремилась к ней. Из дверей в ответ послышалась какая-то возня, потом наружу пролезло с десяток пятнистых лап. Гатиных ушей коснулся шелест: