Безумная, лохматая, босая, она, тем не менее, спешила к людям, хотя где-то в глубине рассудочного сознания кто-то всегда здравомыслящий, кого Гата знала с детства, ворчал, что ничего хорошего от людей не дождешься: они плохо отреагируют на явного неадеквата, и тебе, Агата, очень повезет, если они сейчас на тебя не отреагируют никак.

Проспект был пуст. На остановке — ни одного человека. Вдалеке на перекрестке гудели и шумели автомобили, но ни одному водителю не надо было проехаться в эту сторону. А ведь Гата, остановившись у пешеходного перехода, очень ждала какую-нибудь случайную машину.

Что она сделала бы, завидев ее? Бросилась бы под колеса с криком «Помогите»? А как объяснить, чем ей помочь?

Надо позвать на помощь, надо, чтобы кто-нибудь вызвал милицию… полицию, чтобы поймали того чудовищного курьера, который напал на нее и превратил в чудовище. Он наверняка никуда не ушел, ведь прошло всего ничего времени…

Она не подумала, что от нее самой теперь люди шарахнутся — ведь у нее жуткие уродливые паучьи лапы торчат вместо волос.

Несознательная надежда на помощь сама понесла ее к супермаркету, заставляя обогнуть его со стороны пустой автомойки с самообслуживанием, и вывела на просторную стоянку, залитую летним солнцем. Автомобилей тут было немного.

Гата подошла к большим стеклянным дверям и остановилась в растерянности. Она то оглядывала стоянку, то оборачивалась к дверям, не зная, куда ей двигаться дальше.

Стоящая неподалеку красная машина открылась. Снизу двери водителя показалась полная нога в босоножке. А сверху вылезли коричневые с зазубринами и черными шерстинками длинные лапы. Шесть штук.

Гата прижалась вспотевшей спиной к стеклянной неподвижной части двери в магазин. Казалось, даже босые стопы покрылись липким, и теперь ей не сойти с этого места.

Покачивая тяжелыми лапами на голове, хозяйка красной машины захлопнула дверь. Пискнула сигнализация, женщина пошла к входу в супермаркет. Мимо ошалевшей Гаты совершенно спокойно и буднично прошагало страшилище с человечьими ногами, ругами и телом. Гате удалось рассмотреть лицо. Оно было словно у деревянной куклы-заготовки: коричневое с черными прожилками, лишь обозначены вытянутые и неясные черты, а там, где быть глазам и рту, собирается кругами черная короткая шерсть. Эти круги внимательно нацелились на Гату, словно бы женщина считала опасной для себя напуганную босую девицу и старалась не выпускать ее из вида.

Должно быть, тот курьер, разносчик проклятой пиццы, побывал у этой женщины до того, как поехать к Гате. И заразил ее тоже!

Застонав и зажмурившись, — не смотри на меня! не смотри! — Гата отступила и забилась в угол между стеклом двери и каменной стеной.

Разъехались двери, встречая покупательницу. Она задержалась немного на железной решетке перед входом. Лапы на ее голове зашуршали, будто под резким порывом ветра, схлестнулись друг с другом, сплетаясь в длинный пучок. Несколько осталось тянуться внутрь супермаркета, но большинство устремилось к Гате.

Что им надо? Простое любопытство? Или хотят ударить?

Гата перестала дышать.

— Такая молодая, а уже алкашка, — раздалось рядом сквозь сухой шелест лап.

Когда Гата осмелилась открыть глаза, женщина ушла. Двери магазина за ней медленно закрывались, изнутри доносились детские крики и неразборчивые голоса.

Ей стоило немалых усилий разогнуть сжатые от страха пальцы, унять дрожащие челюсти и сведенный судорогой живот. Несколько раз вдохнув и выдохнув, Гата медленно и осторожно, как по старому деревенскому мостику, которым десятилетиями никто не занимался, двинулась в магазин. Ей было все равно, что она босая, что в домашней одежде, что недавно ее тошнило и неизвестно, в каком состоянии лицо… Если ее выгонит охрана, то все равно. Главное, она успеет выяснить.

Она успеет выяснить — и это главное.

2

Супермаркет встретил ее суетой муравейника. На посеревшей и затершейся плитке лежали пятна искусственного света, но две лампы в середине кассового ряда не работали. Словно двигатели машин, оказавшихся в одной пробке, хмуро гудели голоса покупателей, кассиров, работников торгового зала — эхо отражалось от белых стен с усиленным недовольством.

За тремя передвижными стойками мобильных операторов, предлагающих новые услуги связи, со скучающим видом сидели молодые девушки. Мимо их стоек прогуливался охранник, напротив каждой из девушек он замедлял шаг и приценивающе наклонял к плечу пучок темных паучьих лап.

Головы у него не было. И у девушек тоже.

Шелест копошащихся лап расползался по магазину, как растапливающееся масло на сковородке. Ссутулившись, как ожидающий удара, Гата медленно двинулась вдоль касс и пристально вглядывалась в ряды стеллажей в зале...

Повсюду лапы. Лапы ощупывали полки, выбирая товар. Лапы стелились по полу между стеллажами, как чудовищные тропинки. Лапы негодующе поднимались или вяло свисали с голов людей, которых оставалось определять только по одежде.