Шрифт:
Наконец, на крыльцо вышел офицер и начал зачитывать список. Дошла очередь и до меня.
– Через неделю явиться в воекомат за документами.
– В армию?
– Я сказал – в военкомат. За военным билетом…
– Ты что гоношишь, – толкнули меня в спину. – Не слышишь? Не берут тебя в армию. Дадут военный билет и живи себе на гражданке.
Это была правда. Через неделю я держал в руках свой военный билет. В нем было написано: “Не годен в мирное время, годен в военное с большими физическими нагрузками”.
Наверное, годен в стройбат?
Не зря же полковник спрашивал меня о колледже.
Теперь можно было ехать на родину отца.
…Пришел в типографию прощаться. Ученикам сказал, чтобы не трусили. Вместо меня приезжает мой учитель. Он первый посадил меня за линотип во время войны. Мне было тогда тринадцать лет. Очень хороший инструктор-механик. И очень хороший начальник цеха. Добрый человек.
Во время нашего разговора в цех зашла женщина из бухгалтерии.
– Узнала, что вы уезжаете. Хочу извиниться за тот неприятный случай между нами.
– Я никаких случаев не помню. Все, все забыл. И на вас обиды не держу. Так что не тревожьте свою совесть. Все в полном порядке.
Между нами говоря, конфликт был. И очень неприятный. Во многом виноват в нем был я.
Однажды мне позвонили на работу по телефону. Слышимость была ужасная. Приходилось все время напрягаться. Пока я воевал со звуком, почувствовал – женщина из бухгалтерии ломает мне палец. Я вырвал руку и всердцах крикнул: “А пошла ты…” Дальше следовали непечатные этажи. Женщина вспыхнула, заплакала и выбежала из комнаты.
Потом я сообразил: она пыталась снять и посмотреть мое кольцо. Так что я напрасно ей нагрубил.
Кольцо я сделал сам из двадцатикопеечной монеты, когда был мальчишкой. Мой инструктор учил меня тогда всяким слесарным штукам, связанным с линотипом. Я научился пользоваться инструментом и ради забавы смастерил кольцо. Оно получилось шикарное. Не подумаешь, что это бывшая монета. Хорошо отполированное, оно создавало впечатление серебрянного. Я не стал его выбрасывать, оставил на память и привык носить на руке. А тут такая оказия приключилась.
Через пару дней меня позвал директор:
– Иди в горком партии. Тебя вызывают…
В приемной секретаря горкома мне велели подождать. А когда впустили, там было уже три-четыре человека. Тот, кто за главным столом, сразу начал на меня кричать. Смысл был такой.
Я, молодой коммунист, что-то там опозорил. Я работаю в святой газете, по которой тот, кто за главным столом, учился грамоте. Я подорвал или нарушил чью-то честь. Меня выгонят из партии и с работы и я кончу свою жизнь под забором. Я смертельно обидел женщину и она никак не может придти в себя. И еще много всего такого же бессвязного.
Позже я узнал, что женщина, которой я что-то там нарушил, – это работница нашей бухгалтерии. Которая палец ломала. Она – жена того, кто за главным столом.
К счастью, все кончилось благополучно. Никто никуда меня выгонять не собирался. Потому что я нужен был им больше, чем они мне.
На том и дело кончилось.
Но моя коллега, оказывается, помнила. Похоже, ей было стыдно за своего мужа, воспользовавшегося властью.
Ну, он оставался учиться грамоте по районной газете, а я уезжал. У меня были свои университеты.
Благородный человек предъявляет требования к себе, низкий человек предъявляет требования к другим.
Конфуций.Узлов, чемоданов у нас собралось немало. Подошел катер. Он перевезет нас через залив. Начали грузиться. За работой я вспомнил одного человека, которого часто можно видеть на этом причале.
Когда катер приходил с пассажирами поезда, у трапа появлялся мужчина в милицейской фуражке.
– Вниманию приезжих, – командирским голосом кричал он. – Вы прибыли в закрытую зону. Приготовьте паспорта для проверки!
При выходе на причал люди с готовностью отдавали ему документы. Когда сходили все, он объявлял:
– Сейчас мы пойдем в отдел и проверим, все ли у вас правильно.
И покидал причал. За ним с чемоданами и узлами в руках тянулись пассажиры. Вереница людей долго бродила по незнакомым улицам, пока не начинала понимать, что стала жертвой городского дурачка.
Скандал. Крики. Угрозы. Но что с дурака возьмешь?