Шрифт:
– Что с тобой? Ты больна?
– Белла, это ужасно! Я не знаю, как теперь жить… Я безжалостно растоптана! Мне хочется умереть!
– Но что случилось? – растерялась я.
Летицию покачнуло в сторону. Я схватила ее за плечо, уберегая от падения.
– Пойдём, я отведу тебя домой.
– Нет! – вскричала Летиция, – только не домой! Давай останемся здесь!
Растерянность моя набирала обороты.
– Ну хорошо, давай присядем. Ты едва на ногах стоишь!
Я помогла ей аккуратно сесть на траву, расправляя подол её скромной юбки, и села рядом. Ладони Летиции были мертвецки холодными.
– Не знаю, как можно рассказать о таком… Но Каприс рассказала, причём во всех унизительных подробностях!
Предположение, что речь пойдет о Джеймсе, оказалось пророческим. Стараясь держаться покойной, я спросила.
– Может, тогда и не стоит рассказывать? Забудь об этом.
– Нет, я не могу держать всё в себе! – Летиция помолчала минуту-другую, пока я глазами бегала по её мраморному умалишенному лицу, она смотрела вниз. – Он истязал её той ночью… Она прикрывает шею платком, чтобы родители не догадались!
Я обомлела и некоторое время сидела неподвижно, глядя перед собой. Зарожденные мысли имели слишком расплывчатые догадки случившегося. Возжелав развеять чёрный туман кошмарных картин, я совладала с собой.
– Что значит истязал? Он её избил?
– Не совсем так… – голос Летиции задрожал, а в глазах появилось отчаяние. – Он делал это во время…
Летиция не сумела договорить и, закрыв багровое от стыда лицо трясущимися руками, горько заплакала.
– Он настоящее чудовище! – во весь голос рыдала она.
– Ну а ты-то чего плачешь? – нелепый вопрос вырвался из моей груди немедля, но ни капли не сконфузил её.
– Потому что я всё равно его люблю!
7
Откровенный рассказ Летиции привел меня в исступление. Безудержные гнев и возмущение полностью затуманили рассудок, и несмотря на юность лет и прилежное воспитание я не старалась скрыть своих чувств. Понимая, что репутации Каприс и Летиции безвозвратно запятнаны, я видела своим долгом восстановить справедливость, будто бы разоблачение Джеймса помогло бы отмыть их честь от скверны. Потеряв контроль, я не заботилась, что подумает обо мне семья Гвидиче, увидев, как стучу в дом Кемелли; не помышляла, что скажет сама Летиция, прознав о визите к её возлюбленному; а уж тем более не думала, как расценит вторжение сам Джеймс. Стучала я с такой силой, что, пожалуй, нехотя задумаешься о катастрофе, настигнувшей мир. Дверь отворилась, но не рукой Терезы – для которой была уготована речь: «Где этот мерзавец? Твой милый мальчик, которого растерзать мало!» – а рукой самого Джеймса Кемелли. Он мило безмятежно улыбался.
– Я рад вам, входите!
– Не надо со мной любезничать!
Кемелли вкрадчиво оглядел меня, но лояльная улыбка не исчезла с его бледно-розовых губ.
– Что ж, так даже лучше. Что вам угодно?
– Как вы могли так поступить с Каприс?! – моя интонация звучала утвердительно. – Вы чудовище! К сожалению, я не сумею поколотить вас, но это сможет сделать Адриано Медичи!
Джеймс расхохотался искренним, неподражаемым смехом, точно я выдала отборную шутку. Его хладнокровие уязвляло мою добродетель. Казалось, он был готов к любой нападке.
– Вы ещё совсем дитя, чтобы лезть в это дело.
– Посмотрим, хватит ли вам смелости дерзить, когда всем станет известно, что Джеймс Кемелли сделал с бедной девушкой!
– Как видите, мне-то всё равно, – сухо сказал он, – ибо до сих пор мы беседуем на улице, а не в доме, где никого нет. Но бедным рабам чужого мнения придется отдуваться перед светом благодаря вам.
Он был прав. Разбирательство о непристойном случае на улице могло скомпрометировать нечаянных свидетелей сцены на уродливые сплетни, и я, оттолкнув его рукой, зашла в дом.
В отличии от внутреннего убранства итальянских домиков здесь царила роскошь английских стилей. Я затрудняюсь до конца определить, что это был за стиль. Должно быть колониальный. Но спектр цветов был сдержанным, приглушенным, несколько мрачным, потому в огромных апартаментах присутствовал полумрак, который не имел отношения к вечернему времени суток. Посредине гостиной находился круглый стол из тёмного дерева, а вокруг него расставлены кресла, обитые дорогой тканью, с вычурными ножками. Стол прикрывала кружевная скатерть, где поблескивал чайный сервиз, графин с вином и чистые бокалы, а в вазе благоухали полевые цветы. Начиная лестницей, ведущей на второй этаж, заканчивая входной дверью, на полу возлежал ярко – пурпурный индийский ковёр. Стену украшали художественные работы Рембрандта и Рафаэля Санти, а также массивные часы в духе английских традиций – деликатный вкус хозяина дома явно не знавал конкуренции.
Я повернулась лицом к Джеймсу, стараясь вложить в силу взгляда как можно больше устрашающей авторитетности.
– Это омерзительно! То, что вы позволили себе, не должно остаться безнаказанным!
Продолжая ухмыляться, Джеймс направился к столику, налил в бокал красного вина и лениво устроился в кресле.
– Что так смутило вас?
– Вы истязали Каприс!
– Нет.
– Вы её били!
– Нет.
Я начинала терять терпение.
– Она обо всем доложила. Как по-вашему, кому больше веры: вам или ей?