Кружева лабиринта

Шестнадцатилетняя Кэти Чандлер и её отец покупают дом в Ситтингборне, неподалёку от заброшенного особняка. Согласно легенде двадцать лет назад в нём числился хоспис для душевнобольных, где таинства различных опытов над ними проводил доктор Ньюман. Вскоре при таинственных обстоятельствах врача, умалишенных пациентов и его семью нашли мёртвыми в особняке. Впечатлённая слухами Кэти Чандлер случайно обнаруживает письмо в своём почтовом ящике, адресованное покойному доктору Ньюману. Где правда, а где ложь запутанной истории? И куда заведут её кружева лабиринта?

Стояла глубокая осень, когда я и отец приняли решение переехать в Ситтингборн, на юго-восток Великобритании. Переезд был спешным; служившая верой и правдой мебель, посуда и прочее нажитое имущество проданы за бесценок на распродаже. Казалось, отец хотел сбежать, как можно дальше от себя и воспоминаний, подаренных шестнадцатью годами проживания в Лондоне. Он полагал, что с привычными вещами уйдёт боль, принесенная крыльями вечной разлуки с моей матерью – Скарлетт Чандлер. Наши сердца укрыла тяжелая эпитафия приговора, когда чахотка вознесла смертоносную руку над многими беззащитными душами, и мама была одной из списка болезни. Мы потеряли её на тридцать шестом году жизни и первые полгода тенями ходили к её могиле, чтобы возложить гвоздики на холодную плиту мрамора. Отцу не служила подспорьем даже работа, а моя успеваемость в школе падала.

Именно тогда он твёрдо сказал мне.

– Вопреки всему мы должны идти дальше! Так говорила твоя мать, Кэти.

В некоторой мере я считала переезд предательским отречением от светлой памяти о ней. Я не хотела забывать её и цеплялась за рвущиеся нити её образа в голове, боясь, что смена обстановки окончательно порвёт эти нити. Но нельзя ни признать, что Скарлетт Чандлер, будучи на моём месте, никогда не опустила бы руки. Нам ничего не оставалось, как смириться с волей, вложенной в её слова, впоследствии ставшие проблеском в калейдоскопе унылых дней, сменяющих ночи.

Ситтингборн приветствовал нас лучистым обаянием солнца. После череды ненастных дней было достаточно тепло, но ветрено, и шумные клены неистово дрожали, роняя золотые слёзы на увядающие газоны. Улица Сатис-авеню тонула в тишине дремлющих танхаусов и домов. Один за другим они уставились на прохожих стеклами, пыльными и грязными, смиренно терпящими негодование сезонных дождей. Их белоснежные двери обдавали торжественностью, напоминая, что каждый новый день и есть праздник. От домов к обочинам тянулись дорожки пожухлой листвы, гонимые метлой высокого согбенного дворника. Его звали Клерк Митч. И всякий знающий его горожанин не мог представить этого англичанина без радушной улыбки с недостающим верхним зубом, а также искривленных плеч, одно из которых располагалось ниже другого.

– Добро пожаловать в Ситтингборн, мистер Чандлер! – он протянул руку, обнажая авторитетный прогалок между зубами. – Если понадобится помощь с багажом или мебелью, вы только скажите – сделаем всё по высшему разряду!

– Благодарю, мистер Митч, – отец ответно пожал ему руку, – мы приехали налегке, так сказать. Однако, работы нам не занимать.

– Верю. Я всегда жил в Ситтингборне и давно не покидал его дальше заповедной зоны или парка Милтон. Но много раз участвовал в процессии заселения новых соседей. Надеюсь, вы будете последними, кто сольется с домом воедино. Знали бы вы, как надоело учить имена!

Отец воспринял слова мистера Митча, как остроумную шутку, а я прозорливо чуяла угрозу, предрекающую скорый переезд.

– И сколько же до нас здесь побывало хозяев? – уточнил отец.

– По меньшей мере трое, – вдумчиво ответил Клерк. – К сожалению, сценарий заселения один и тот же. Сперва несколько дней семья ликует и радуется уютному дому. Затем выходит в город, впитывает несмолкаемые сплетни и через месяц-другой отправляется странствовать дальше.

Во мне взыграло тревожное любопытство, но отец, с присущей ему холодной терпимостью к невзгодам, не менял весёлого настроя. Да и дворник всем своим видом с уморительной улыбкой вселял в собеседника мир и благодать.

– И что не так с этими сплетнями? – не унимался отец, предвидя очередную волну позитивной энергии от соседа.

– Э вы какой хитрец, мистер Чандлер! – лукавые глаза Клерка сузились до крайности. – Хотите знать подробности до того, как разберёте чемоданы, чтобы потом удрать, не теряя времени? Нет уж, извольте! Ваше имя мне по нраву, и я не допущу вашего отъезда. Давайте-ка лучше поговорим о мебели. У одного моего знакомого её целый склад. Так что обставим вас не хуже Белого Дома! Вам остаётся только съездить на Хай-стрит, повертеть головой по рядам и выбрать достойную для ваших апартаментов.

– Уж с этим мы справимся. Правда, Кэти?

Я робко кивнула, и дворник, опираясь сухопарым телом на метлу, вперил в меня сосредоточенный взор придирчивой любознательности, точно рассматривает несравненную «Мадонну»1. Недолго думая, он сказал мне.

– У меня тоже есть дочь. Эшли. Примерно твоих лет. Ходит в школу на Брюэри-роуд. Надеюсь, ты тоже там будешь учиться, Кэти?

Я снова кивнула.

– Какой славный день! – мистер Митч растёкся в улыбке, что наплывом прикрывает глаза. – У меня появился прекрасный сосед, а у дочери – великолепная партия, чтобы вместе преодолевать путь к знаниям.

– Это точно, друзей много не бывает, – посмеялся отец.

Тем же вечером мистер Митч летал за отцом проворностью феи, занося в гостиную несчетное количество коробок с обновленной посудой и одеждой. Я приглядела себе просторную комнату из трех возможных на втором этаже, в мансарде, выходящей на восток. Из большого окна комнаты, увешенного тюлью до подоконника, виднелись дворы соседних домов. В одном из них проживали Митчи, а прямо за ним, под сенью высоких каштанов, одетых в золотые шапки листвы, затаился до жути мрачный особняк. Его мрачная черепица возвышалась над двумя этажами ближайших домов и оставляла на душе осадок снедающей тоски. Не взирая на целостность фасада, выглядел он заброшенным. Рассмотрев его, я передёрнула плечами. Мысль, что там слоняются злые духи, призраки или несчастные бродяги, вполне оправдывала, почему былые хозяева отказались от купленного нами дома.