Знал ли кто-нибудь из сидящих возле костерка, что ждёт их впереди?! А если знал бы, выбрал тот путь?! Кто знает.

Станислав Карлович через полгода понял, что сыну стало лучше, причём настолько, что тот пошёл в школу. Врач, приехавший осмотреть ребёнка, развёл руками:

– Не знаю, что и сказать. Надо провести обследования.

Бланки наотрез отказался. Виктор Вениаминович спрашивал у бабы Кати, чем она лечила мальчика.

– Да чем лечила? На всё ведь воля Господа. В церковь сходила, сорокоуст за здравие заказала, водичкой из святого колодзика умывала утром и вечером. Пил он водичку-то эту, потому как пользительная она очень. Ноги с позвонками парила – хвою собирала в лесу и парила. Бульончик варила. Черничкой кормила да черничный отвар давала – для глаз дюже пользительный. Да к бабке мы водили его. Сливала она… Вода-то была чёрная, словно уголь; три раза водили и все три раза вода угольная. Большой на нём наговор, дабре большой. Ещё надо бы, да бабушка, которая сливала-то, после него дюже болеет – она ж наговор на себя берёт. Обождать надобно… А так болей ничего. Вы-то вот, поди, и в бога не верите, а я ему крестик повесила на шею, что в святой воде свячёный. Он защитит от дурного глаза.

Ещё через два с половиной года Ритус Бланки – а был это именно он – ходил без посторонней помощи, даже поднимал ведро с водой. Жил он по-прежнему в семье бабы Кати, которая состояла из пяти человек: её дочери и троих внуков. Младшая внучка училась с Ритусом в одном классе.

У Ритуса за эти три года появилось много друзей, кто чуть старше, кто одного с ним возраста. По чистой случайности, у многих из них родители были военными, как, впрочем, и у самого Ритуса. В лесу, который окружал село со всех сторон, находился полигон.

Естественно, больше всего мальчишкам нравились военные игры: с паролями, заданиями, явками, стычками с врагом. Ребята придумали себе врага, разработали диспозиции (свои и вражеские), сшили экипировку. У них появился штаб со всеми военными регалиями, чины, несколько отличные от армейских.

Станислав Карлович посмеивался над их затеей, но он видел в глазах сына огонь – желание жить, чтобы играть в эту новую (нет, далеко не тимуровскую) игру. Познакомился с начальником полигона – подполковником Москвиным Алексеем Ивановичем. Его дети (Олег и Рита) учились в одном классе с Ритусом.

– Эти игры могут плохо закончиться… для меня, – как-то вечером, сидя на крыльце собственного дома и закуривая сигарету, произнес Алексей Иванович.

– Что случилось? – спросил Станислав Карлович.

– Неделю назад были учения – плановые полёты истребителей с базы в Л… Представляешь, летит себе лётчик над глухоманью, вёрст за двадцать от всех населённых пунктов, там, где даже грибников и ягодников нет, прицеливается – оп, а откуда не возьмись – ребята с девчонками меж сосен бегут… ландыши собирали.

– По шее?

– Орден на грудь, а на шею медаль…

– Чёрт… Ритус. Уже второй раз, – Станислав Карлович покачал головой.

– О чём ты?– спросил Москвин.

– Да так, как-нибудь в другой раз.

– Хорошо.

Про орден и медаль Алексей Иванович сказал в шутку, а вот взбучка была совсем не шуточная. Вспомнили всё: самоуправство, вольность, неподчинение начальству.

– Забыл, как на ковре вот здесь стоял в прошлый раз? Думаешь, раз пожалели – и другой сойдёт. Тогда друг помог – всю вину взял на себя. Теперь кто? Молчишь? Да ты знаешь, какая обстановка в стране, в Советском Союзе? Мало тебе, что из партии вышибли, в звании понизили. Думаешь – ас… Да мы таких асов – тьфу и растереть. Что у тебя там за детский сад на полигоне? Ну, докладывай.

Генерал расстегнул ворот, выпил воды. В кабинете кроме них двоих никого не было. На дубовом столе перед генералом лежала папка с личным делом подполковника Москвина. Раскрывать он её не стал – и так всё знал с прошлого раза.

– Ты мне тут не молчи, Москвин. Что это, понимаешь, взял за моду такую – молчать. Виноват – будь добр отвечать. Я не посмотрю, что у тебя на руках две семьи – вымету из армии к чёртовой матери и дело с концами. Всё уяснил?

– Так точно, товарищ генерал.

Москвин стоял смирно и молчал.

– Ну, что ты будешь делать? – откинулся в кресле генерал. – Ну, прям кадр из фильма: «Допрос партизана». Я, значит, фашист, а ты, конечно, – партизан: не скажешь – лучше умрёшь. Так выходит?

– Никак нет.

– Так точно, никак нет. Тьфу…– в сердцах плюнул генерал, пожевал усы. – Ну-ка, присядь, Алексей Иванович. Присядь-присядь.

Москвин отодвинул ближайший к себе стул.

– Да ты не туда, ты сюда – поближе садись, а то, как школяр за последней партой.

Москвин подошёл ближе, сел. Генерал нажал кнопку:

– Чайку нам покрепче.

Он обошёл стол, сел рядом с Москвиным.

– Давай, Алёша, поговорим с тобой, потолкуем. Мне теперь уж по большому счёту всё равно. В любой момент могу на дачу к грядкам с огурчиками. А вот тебе…

О чём был разговор, доподлинно не знает никто. Алексей Иванович не распространялся на эту тему даже тогда, когда стало возможно. Что это было? Генеральская прихоть? Раскаяние за бывшие грехи? Об этом уже не узнает никто, так как оба участника беседы почили с миром.