— Я слышал, тебя майор навещал.

— И член конгресса. — Шкаф хмыкнул во второй раз. — Вместе с бригадой телевизионщиков.

— Опять предвыборная гонка?

— Да, как всегда. Небось подумал, что сфотографировавшись со мной, сможет набрать больше голосов.

Джексон поджал губы. Его глаза потемнели.

— Врачи говорят…

— Они говорят, я поправлюсь, — перебил его Шкаф. — Снова смогу ходить. И даже бегать, хотя на марафонскую дистанцию меня вряд ли хватит. Зато я весь покрыт шрамами как воин-зулус, и больше уже не пожарный. — Он поморщился. — Можно ставить крест на моей карьере. Все кончено.

Джексон долгое время смотрел на него, молча.

— Мне очень жаль, Шкаф, — сказал он наконец сдавленным голосом. — Прости.

— За что? Ведь ты ни в чем не виноват.

— Если бы я подоспел раньше.

— Не наговаривай на себя, парень, — резко перебил его Шкаф. — Если бы ты пришел чуть позже, я бы уже был на том свете. Ты спас мне жизнь, Джексон. И рисковал собой при этом. Так что не надо глупостей, понял?

Снова наступила напряженная тишина. Затем Джексон поднял голову и произнес:

— Понял.

Шкаф перевел дыхание.

— Так что же случилось? — поинтересовался он через мгновение. — По-моему, я что-то слышал в новостях об аресте владельца склада. Но после всех таблеток, которыми меня напичкали, я с трудом отделяю реальность от галлюцинаций и призрачных надежд.

Лицо его друга помрачнело.

— Ты слышал правду. Вчера менты загребли этого ублюдка. Преступная халатность, приведшая к гибели людей, и куча прочих обвинений. Другое дело, что его адвокаты из кожи вон лезут.

— Окружной прокурор за него вступится?

— Скорее в аду начнут мороженое делать. Похоже, ты не видел вчерашний репортаж по местному каналу.

— Вроде нет.

— В общем, нашему любимому репортеру надоело совать микрофон людям в лицо и задавать дурацкие вопросы. Он провел журналистское расследование. Откопал еще два склада, где хозяин подпольно хранил горючие материалы. Как оказалось, от проверок он откупался. К тому же, у сукина сына нелады с законом по меньшей мере в трех других штатах. — Джексон оскалился. В его голубых глазах светилась холодная ненависть. — Надеюсь, из него все дерьмо вытрясут.

— После таких обвинений его заднице несладко придется.

— Ага, — усмехнулся Джексон.

— Еще чего слышно? — после недолгой паузы спросил Шкаф. Несмотря на всю эту болтовню, он чувствовал, что друг пришел его навестить не просто так, а с какой-то определенной целью.

— Да, кстати. — Джексон умолк, подбирая слова. — Я уволился, Шкаф. Буду теперь преподавать в академии.

Снова Шкаф испытал мучительный прилив зависти и жуткое ощущение собственной никчемности. Мысль о том, чтобы стать инструктором в академии, уже приходила ему на ум. Но теперь…

— Научишь их тому, что знаешь сам, а? — поинтересовался он, стараясь сохранять шутливый тон. Меньше всего ему хотелось, чтобы Джексон догадался об его истинных чувствах.

— И тому, что узнал от тебя.

— Чтобы остерегались падающих потолков?

— Шкаф…

— Все нормально, парень, — перебил его Шкаф. — Я искренне рад за тебя. Ты будешь прекрасным инструктором. Только…

— Что, только?

— Только тебе уже года три как предлагают место в академии. Почему именно сейчас? Если это связано со мной… — Шкаф не стал договаривать.

— Связано, — согласился Джексон, взъерошив волосы. — Но это не то, что ты подумал. После несчастья с тобой Лорелея призналась, что очень боится за меня. Всегда боялась. Похоже, моя мама внушила ей, что женщины из рода Миллеров должны быть мужественными и держать рот на замке. Семейная традиция, понимаешь.

— Ни фига себе. — Шкаф покачал головой. Луиза Миллер оказалась очень жестокой женщиной. Он не мог себе представить, чтобы его собственная мать требовала такого поведения от испуганного ребенка. — То есть, ты согласился из-за Лорелеи?

Джексон ухмыльнулся.

— Ну, мою будущую жену тоже не очень радует, что я должен вбегать в горящий дом, когда остальные умные люди из него выбегают.

Шкафу понадобилась одна секунда, чтобы выделить из ответа друга самые важные слова.

— Будущую жену?

— Ага.

— То есть, вы с Фебой…?

Джексон не ответил. Он лишь усмехнулся, сияя, как начищенный пятак.

Зависть, смешанная с более жгучим чувством, пока не имеющим названия, вновь охватила Шкафа. Он попытался не вспоминать разговор, состоявшийся у них с Джексоном сразу перед сигналом тревоги.