Сравнительно незадолго до моего рождения папе наконец-то была выделена жилплощадь – это была крохотная комнатка в старом доме в коммунальной квартире на Котельнической набережной, напротив через Москва-реку от Кремля. Жизнь в этой коммуналке была, видимо, типичной для Москвы тех лет. Соседи могли друг у друга подворовывать на кухне картошку, чай, другие продукты.

Мама же, не привыкшая к жизни в общей квартире, проявляла наивность. Так, однажды она обнаружила, что соседка ушла куда-то в мамином плаще. Потом, когда мама, набравшись духу, спросила ее об этом, она призналась, сказала, что очень нужно было, так как она шла на свидание с молодым человеком. Плащ был возвращен.

Родители постепенно «обрастали» друзьями. Это и знакомые по Баку, перебравшиеся в Москву, и новые папины коллеги по работе, среди которых особое место занимала большая семья Коротеева Ивана Павловича, замминистра морского флота в те годы. Упоминаю именно эту семью не случайно. Наступал 1947 год, встреча которого была намечена именно у них на Проспекте Мира, где они жили в очень большой (по тем временам), красивой квартире. Я вот-вот должна была родиться, но тем не менее мама пошла на встречу Нового 1947 года и даже в гостях отплясывала.

А 4 января, кажется, около 11 часов утра, родилась я в роддоме в Денежном переулке (это маленькое здание, расположенное за МИДом, упоминаю об этом, так как волею судеб жизнь в дальнейшем, будет связана с МИДом). В связи с предстоящими родами мимы из Баку приехала бабушка – помочь. Когда миму отпустили из роддома, патронажные сестры так старательно меня пеленали и кутали из-за сильного мороза на улице, что домой меня привезли полузадушенной, полусиней, по словам мимы и бабушки. Развернули дома и ахнули, начали «откачивать» младенца. Мама испугалась, даже закричала. Но все обошлось. С этого момента в крохотной комнатке на Котельнической набережной пришлось ютиться четверым: мима, папа, бабушка и я».

Теперь возвращаюсь к воспоминаниям Тамары Григорьевны. В том же 1947 году она с супругом Георгием Антоновичем и четырехмесячным сыном Володей [8] , будучи проездом из Германии, гостила у Корсаковых. В комнате было тесно, поэтому хозяева, Евгений Павлович и Нина Антоновна, ночевали у соседей, которые располагали двумя или даже тремя комнатами.

Из Москвы в Баку отправились в сентябре 1947 года впятером: к семье Юрия Антоновича присоединилась Антонина Тихоновна с девятимесячной Наташей. Нина Антоновна только отняла ее от груди и просила Тамару Григорьевну, если понадобится, дать малютке молоко. У Тамары Григорьевны его было много.

По какой причине Наташу увезли от родителей в Баку? Версий несколько. Натуля пишет, что мама сломала ногу. Тамара Григорьевна в одном из разговоров упомянула легочную болезнь у Нины Антоновны, с которой климат не позволял проживать в Баку. В другом – отметила, что Антонина Тихоновна очень хотела создать дочери комфортные условия для светской красивой жизни. В Москве была няня, но ее прогнали, поскольку она плохо выполняла свои функции.

В Баку Наташенька провела первые восемь лет своей жизни, окончила там первые два класса средней школы. Год училась в русском отделении азербайджанской школы, затем год в русской школе. Баку и Азербайджан остались для моей жены любимым местом. Всякий раз, когда ей что-то нравилось в самых разных уголках земного шара – цветник в Сан-Франциско, воздух в Новой Зеландии, роскошный дом в Париже, музыка в Иране – Наташа восторженно восклицала: «Ну, это прямо как в Баку!». Каждая встреча – с любым азербайджанцем-продавцом на подмосковном рынке, официантом в ресторане «Баку» на Кутузовском проспекте, попутчиком в самолете, профессором Бакинского университета – начиналась и заканчивалась настоящим братанием, Наташиными признаниями в любви к Азербайджану и азербайджанцам.

Наташа вообще любила людей и в мгновение ока располагала их к себе, но с азербайджанцами это принимало просто уникальный характер. Они в ответ мгновенно влюблялись в Наташу и, казалось, готовы были на все ради нее.

Обидно при этом, что Натуля так больше никогда и не побывала в Баку, хотя мечтала об этом постоянно. И возможности поехать туда возникали регулярно. Последние несколько лет жизни Наташеньки нас уговаривали нанести визит в Баку посол Азербайджана в Москве, ректор бакинской Дипломатической академии и многие другие высокопоставленные лица. Но, увы, уже не позволяло здоровье. И Наташа ограничивалась тем, что садилась в упомянутом ресторане «Баку» на Кутузовском проспекте в Москве напротив настенного панно с изображением Девичьей башни и любовалась ею. При этом приговаривала: «В Баку бабушка регулярно водила меня мимо Девичьей башни в музыкальную школу». Доставляли Наташе удовольствие различные сувениры, которые преподносили ей знакомые азербайджанцы, – рахат-лукум, рюмочки для чая, альбомы с видами Баку и пр.

В Баку бабушка в строгости воспитывала внучку. Тамара Григорьевна с укоризной вспоминает, как Антонина Тихоновна заставляла маленькую девочку переписывать целые страницы школьного задания за одну допущенную помарку. Тамара Григорьевна добавляет: «Мне было очень жалко Наташу, и я не раз пыталась ее защитить от суровостей бабушки. Но Антонина Тихоновна была в своих требованиях непреклонна. Потом, – признает Тамара Григорьевна, – я убедилась, что она по большому счету оказалась права. Потому что приучила Наташу к трудолюбию. Девочка от природы, несомненно, была способной, неординарной. Однако, как говорится, «без труда не выловишь и рыбку из пруда». Вот это качество в ней выработала бабушка», – делает вывод Тамара Григорьевна.

Бабушкина линия поведения к тому же соответствовала эпохе, в которой росла Наташенька. Жизнь в СССР, в том числе и в Баку, была тогда очень непростой. Рядовые граждане прозябали на голодном пайке. Из Москвы родители присылали масло, сахарный песок, конфеты, даже картошку, ибо в Москве она стоила дешевле.

А еще продолжались репрессии. Наташа помнит, как по ночам в их густонаселенный двор периодически приезжал «черный ворон». Раздавался шум, слышались причитания, стоны, а затем очередного соседа увозили в «кутузку».