— Я в душ, — бросил он, воспользовавшись единственным выходом. Он остынет, сможет все обдумать, когда мешающая соображению эрекция уйдет. За это время Станислава возьмет себя в руки, а потом…

***

Что произошло бы потом, Вячеслав так и не узнал. В тот вечер, десятого декабря, когда он вернулся из душа, проворачивая в уме приготовленные извинения и предложение в ближайший же понедельник подать заявление в загс, Стаси Осеевой в его квартире уже не было.

Проснувшиеся совесть и разум, темнота за окнами, одиннадцатый час на циферблате, поднимающаяся метель, легкое пальтишко девушки и снова эти чертовы каблуки, которые она так любит, заставили его сильно беспокоиться. Трубку она, разумеется, не взяла, поэтому он отправился следом, желая убедиться, что Стася благополучно добралась до дома. Убедился. И уехал. Поклявшись, что завтра же они поговорят, а он задаст ей трепку за побег и игнорирование.

Но клятву сдержать не получилось. Стася исчезла быстро, не оставив никаких следов и зацепок.

Слишком поздно пришло осознание, что она — действительно единственная для него. И дело тут не в должном и расчетливом подходе к ситуации: брак — то же бизнес-решение, удачное или нет, — а также не в честности намерений по отношению к девушке, остававшейся невинной и решившей, что он ее суженый. Хотя поначалу так ему казалось, и итог закономерным являлся — предложить расписаться. Нет, суть раскрылась позже, спустя месяцы необъяснимой и незаполняемой пустоты в душе и постоянного раздражения на всех и себя в первую очередь: именно Стася — его судьба, его любовь, больше никто и никогда его так глубоко не затронет. Потребовалось время, чтобы Ледянов понял, что же, кого же он потерял. А тогда, уже через неделю после этой размолвки, когда убедился, что Стася бесследно скрылась от него, беспечно отмахнулся: «Ерунда! Не сложилось и не рассыплюсь!» Дурак.

Эти пять лет и суровая реальность довольно продуктивно тыкали его носом в сделанную в тот период лужу. Сейчас он готов землю есть, лишь бы вернуть Станиславу обратно. Заслуженно наказан за самонадеянность и слепоту, за то, что сразу не разобрался в себе и своих чувствах, за все те обидные, жестокие слова, сказанные сгоряча, в момент, когда яйца больше головы, за то, что не стал тогда бороться.

Она не простит так легко. И не поверит, даже если он шквалом обрушит на нее все свои чувства, рассказав о них, показав их. Но всегда есть обходные пути, одним из них он и воспользуется, если придется.

Мокрый снег днем и ударивший к вечеру морозец наделали переполоху.

Возвращаясь домой, Станислава осторожно ставила ноги. На город опускался молочно-серый в дымке изморози вечер, а асфальт, газоны, деревья, лавочки, крыши, заборы и прочее одевались в ледяной панцирь, прозрачной пленкой вмораживающий их в общую картину весенней неустроенности.

На углу дома Стася остановилась, рассматривая хрустальные подвески сосулек, украсившие низ водосточной трубы. Улыбнувшись, девушка отколола одну, сжала в ладони. И так и пошла к своему подъезду. Кроха-сосулька растаяла и исчезла довольно быстро — Стася едва в подъезд успела зайти, — оставив в ладони ледяную влажность.

У квартиры Осеева замерла, неприятно изумленная. На коврике лежал тот самый букет белоснежных калл и лилий, который сегодня пытался вручить ей Ледянов. Роскошная уязвимость — в грязи и пыли, на темно-сером ворсе, ноги об который вытирали уж года три как.

«И почему он не выкинул меня из головы за пять лет? — кольнула мысль. — И как быстро узнал мой адрес!» Подавив вспышку досады и желания растоптать букет, девушка наклонилась и подобрала цветы.

— Хорошо, черт тебя возьми, Ледянов, — с негодованием пробормотала она, открывая дверь. — Твоя взяла.

Цветы нашли себе место в вазе на подоконнике, а Станислава, сделав себе чай, села на кухне, достала старые дневники.

«10 декабря. Мне ужасно больно. Так больно, что хочется завыть, исчезнуть с лица земли. Не могу сегодня писать, слезы текут безостановочно. Не могу… Не сегодня. Уже поздно. Я лягу, попытаюсь уснуть. Надеюсь, что завтра не проснусь. Не хочу просыпаться в мире, в котором твой любимый делает так больно».

За одиннадцатое число записей не было ни одной. Впрочем, Стася и сама отлично помнила тот день.

Это была суббота. Она поднялась с постели с тяжелой головой, но дальнейшие действия представлялись весьма ясно: собрать вещи, на пару дней перебраться к Олегу с Тоней, так вовремя уехавшим в Самару навестить родственницу невестки и попросившим кормить и проведывать Фильку, пушистого и ласкового кота персидской породы, выпить там успокоительного, лечь и снова заснуть.

«12 декабря. Стараюсь больше не плакать. Филька рядом, успокаивает меня. Что-то поела и не помню уже что. Да и важно ли это? Больно до сих пор…

Почему он так со мной? За что? Заставил почувствовать себя такой жалкой, каким-то уродцем, нелепостью, недоразумением. И это человек, которого любила, которому доверяла, к которому прониклась всей душой! По сути, попрекнул тем, что я не шлюха. То есть и расчет весь был на то, чтоб просто попользоваться мной?

Ну а я? С чего я уверовала в его чувства? Он и не говорил мне о них. Не намекал даже! Это я возомнила себе, вообразила невесть что. Показалось, что мы с ним настоящая пара. И всегда считала, что слова могут обмануть, а надо доверять сердцу. Ошибалась! Ничему нельзя доверять.