— А я не хочу! — оборвала его Стася. — Что вообще ты творишь?

За спиной деликатно кашлянули, и Станислава вдруг вспомнила, что они, во-первых, не одни, а во-вторых, ей необходимо купить подарок.

Лицо Славы стало непроницаемым, а Стаси — запылало от раздражения. Стиснув челюсти, она отвернулась от мужчины, расплатилась и, забрав покупку, стремительно зашагала к выходу.

Вячеслав остановил ее сразу же, едва они завернули за угол. Оттеснил к стене. Сверля взглядом сердитых глаз, буквально заставил принять букет и с холодной яростью заговорил:

— Это было пять лет назад. Вдумайся! Пять. Чертовых. Лет. Назад. Всё уже тысячу раз изменилось! Я сполна заплатил и плачУ до сих пор! Какого же хрена ты так долго держишь в себе обиду? Это для здоровья, между прочим, вредно. В курсе?

— Это мое дело! Иди к черту! — Станислава попыталась прорваться на свободу, но лишь усугубила дело. Ледянов, заставив ее отступить назад, к стене, навис над девушкой, собираясь продолжить разговор. Букет отчасти спасал, служа некоторым барьером между их телами. К глазам Стаси подступили злые слезы.

— Я вот потом понял, что потерял, — ожесточенно продолжил он. — А ты что поняла? Что предпочитаешь роль жертвы и страдалицы?

— Страдалицы? Ты бессердечный и беспринципный козел, — прошипела Стася, пытаясь оттолкнуть от себя мужчину. — Раскаиваешься, а сам смотришь на свой поступок как на пустяк.

— Стась, — голос и лицо Вячеслава смягчились, а руки с нежностью обхватили тонкие плечики девушки. — Я понимаю, что это не пустяк. Что сделал тебе тогда очень больно.

Уткнувшись лбом в макушку вдруг опустившей голову и переставшей сопротивляться Станиславы, он продолжил жарким шепотом:

— Я полностью осознаю, что натворил. Честно. Наговорил тебе в такой момент даже не глупостей, а оскорблений. Поверь, если б мог, сам бы себе морду набил. Но, Стась… Солнышко мое, я более чем наказан: потерял тебя, а ты для меня всё. Клянусь, ничего подобного не повторится. Я был не прав, во всем не прав. Не разобрался во всем и в себе — вот что главное. А не то, что ляпнул тогда сгоряча. Забудь об этом. Я тогда совершенно не готов был к такому повороту… Так хотел тебя, что голова отключилась. Так сильно хотел… Нестерпимо. И сейчас хочу. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Моей…

Слезы обжигали глаза, в душе Станиславы смешалось так много чувств, и ни одно не преобладало: гнев, обида и боль, ненависть и притяжение, страх, недоверие и желание поддаться, поверить, ведь насколько проще тогда бы всё стало… Совершенно растерявшись, безмолвствуя, девушка замерла, чем и воспользовался Ледянов.

Обхватив ее лицо ладонями, мужчина заставил поднять его вверх, впился в раскрывшиеся губы жадным поцелуем.

Эти несдержанность и властность, неожиданные и совершенно неприемлемые, на мгновение-другое окончательно выбили Стасю из колеи. Сопротивление? О нем вспыхнула мысль позже. Станислава вырвалась, и несколько секунд они смотрели в глаза друг другу: Осеева — с яростью, взгляд Ледянова был нечитаем.

Губы девушки жгло и покалывало, а еще накатили слабость, желание повторить. Последнее привело ее в такое негодование, что, неловко размахнувшись — не позволили пространство и неопытность, — Стася залепила Ледянову пощечину.

К ее удивлению, едва-едва пробившемуся сквозь гнев и досаду, тот не пресек ее действия, хотя мог бы, ведь видел ее намерение. Он принял удар как должное, будто бы сам хотел…

И Станислава не выдержала, стала рваться из сомкнувшихся на ее талии рук мужчины, разъяренно шипя:

— Да как ты только посмел! Отпусти меня немедленно! Ненавижу тебя, ненавижу…

Тщетные попытки. Притиснув Стасю к стене своим крепким, большим телом, — даже злополучные розы ретировались, смявшись, перестали играть роль некоторой преграды, — Ледянов совсем замкнул ловушку. Горячие ладони мужчины снова обхватили ее лицо, большой палец легко, на секунду, коснулся губ. Бешенство Станиславы неожиданно схлынуло, преобразовавшись в возбуждение. Девушка застыла, вглядываясь в потемневшие решительные глаза Славы. Глаза своего врага, человека, вновь ворвавшегося в ее жизнь и принявшегося в ней хозяйничать. Глаза того, кого забыть, как и простить, всё не удавалось. Он потянулся к ее губам:

— А я тебя люблю, — шепнул. Глядел с нежностью и даже с болью. — Уже давно. И сильно.

Поверить и принять получилось лишь на секунду, а в следующую льдинка причиненной тогда обиды расцарапала сердце.

Он снова завладел ее губами, а Станислава решила позволить ему это… Сопротивление только убедит Ледянова в ее неравнодушии, но если остаться безучастной, холодной к его поцелую…

Напор сменился осторожной лаской, как только Слава почувствовал, что девушка не противится ему. Губы искушали, звали, просили ответа… То был поцелуй, постепенно уничтожающий всё: прошедшие пять лет порознь, осознание неправильности происходящего, решение доказать, что равнодушна, что ненавидит. Мир, вдруг вспыхнув, качнулся и поплыл куда-то. Будто бы спали оковы, и всё стало сто крат ярче: ощущение жара, исходящего от мужчины, его запах — нотки сандала и горьковатого цитруса, — вкус его рта — сладкий, чуть пряный, — бег собственного сердца, их сбившееся, смешавшееся дыхание, ее желание коснуться его плеч, волос, прильнуть еще ближе, став его частью. Станислава как будто застыла на краю пропасти, готовая в следующий миг шагнуть в нее.