Вскоре подслащенная манная каша явила свои замечательные свойства. Ребенок на глазах начал округляться, превращаясь в мишку-коалу. Из кроватки его вытаскивали не без труда. При этом «младшенькая» обладала просто ангельским характером. Валюшка могла сколь угодно долго спокойно лежать в кроватке, теребить в руках какое-нибудь случайно попавшее к ней перышко, бумажку, обертку конфеты. На руки охотно шла к кому угодно, лишь бы взяли. Бабушка Нюра, прибывшая на временную подмогу, с удивлением говорила:

– Первый раз вижу такого ребенка. Чужой ее на руки берет, а она к нему ручонки тянет, не плачет!

Через некоторое время забили тревогу медицинские кадры. Патронажная сестра, наблюдавшая за развитием девочки, убеждала:

– Ребенок нуждается в обследовании. Вам нужно вести ее в районную больницу. У нее, наверное, сердце больное. Такая полнота ненормальна.

Зоя Максимовна поначалу встревожилась. Но обладавшая огромным жизненным опытом и не меньшим здравым смыслом свекровка, приехавшая навестить родню, успокоила:

– Сами они больные! Придумали что! Ребенок хорошо ест, хорошо спит, не капризничает, играет, всем улыбается… Да разве больные дети так себя ведут?

Бабушкины доводы показались убедительными.

* * *

Ко второму лету, проведенному в молодом степном совхозе, жизнь семьи понемногу обустроилась. Наладился относительно нормальный быт, кормилица-коровка давала вволю замечательного молока, зеленели грядки огорода и саженцы посаженного предыдущей осенью сада. Находившаяся в длительном летнем отпуске мама-учительница крутилась как белка в колесе в череде домашних дел. Для Валюшки, научившейся сидеть, купили небольшую легкую сидячую коляску голубого цвета. С тех пор, куда бы Натка ни шла, коляска с сестрой стала ее постоянной спутницей.

Сидевшая в обнимку с бутылкой манной каши или игрушкой в руке младшенькая спокойно посматривала по сторонам, изучая мир, радостно улыбалась, если с ней заговаривали, и вообще доставляла няньке минимум хлопот. Оставив ее где-нибудь неподалеку, старшая сестра успевала поиграть с соседскими ребятишками в прятки, скакалочку, мяч.

Вечером сестры нередко отправлялись встречать корову. На окраине поселка собиралась по этому поводу целая толпа бабушек и детей – наименее занятого контингента. Они дожидались, когда пастух пригонит общее стадо с выпасов к поселковой околице. Там каждый отыскивал свою буренку, теленка, овечек и гнал животину в собственный двор.

Ежевечернее сборище бабусь своей говорливостью тоже, не хуже очереди у магазина за хлебом, напоминало лондонский Гайд-парк. Только публика, состоявшая из старых да малых, вела себя несколько иначе. Политические события, деятельность властей всех мастей ее не интересовали в принципе. Пока ребятня лазала по бревнам, наваленным неподалеку от большого склада, пытаясь отыскать лазейку в склад, старухи судили-рядили обитателей поселка: у кого что делается дома, кто с кем гуляет, какой мужик чем бьет жену, какая девка забеременела вне брака.

Особой темой разговоров в их кругу являлась смерть. Говорили о ней как о событии рядовом, ежедневно сопутствующем жизни. По большому счету, в этом, наверное, заключалась их приобретенная с годами мудрость. Как сказал один умный человек, не стоит относиться к жизни слишком серьезно, никому еще не удавалось выбраться из нее живым.

Всякий раз, встречаясь друг с другом, бабуленции живо интересовались, не умер ли кто в их округе. Если таковое случалось, истово крестились, вздыхали, желали отошедшему или отошедшей царствия небесного, а потом долго обсуждали их жизни, совершенно не придерживаясь принципа «о мертвом либо хорошо, либо ничего». Ничего подобного! Грязное белье покойничков полоскали с такой истовостью, что оно только развевалось на ветру.

Поскольку, как известно, от людей на деревне не спрятаться, многим сельчанам было известно, что дочек директора совхоза воспитывает приемная мать. Не раз какая-нибудь «сердобольная» сплетница фальшиво-жалостливо пыталась погладить Натку по голове, приговаривая: «Мачеха-то не обижат?»

Девочку корежило от такого проявления интереса к ее семье. Защищаясь от непрошенной жалельщицы, Натка с вызовом отвечала ненавистной тетке:

– Она мне не мачеха, а мама! И ничего она нас не обижает!

Та недовольно поджимала губы, лишившись надежды поживиться чем-нибудь «жареным», и сразу теряла интерес к разговору, а Натке того только и надо было.

Занятые с утра до вечера делами родители, тем не менее, раза два за лето находили возможность отправиться с детьми в выходной куда-нибудь на отдых. Поскольку в степных просторах не водилось даже более-менее приличного ручейка, отдыхать уезжали на большое озеро, находившееся на окраине деревни под названием Поваренково. Натка не знала, имелся ли в данном населенном пункте хоть один повар, а тем более поваренок, но озеро, заросшее по берегам мощными старыми ивами, казалось ей просто сказочным. Так и виделась где-нибудь на берегу присевшая на большой серый камень сестрица Аленушка.