Обладая страстным прямым характером, вечно резавшая всем в глаза «правду-матку» баба Нюра была невероятно стойкой, мужественной женщиной. Одна, без мужа, без специальности, получавшая сущие копейки на самых низкооплачиваемых черновых работах, она умудрилась вырастить и поставить на ноги четверых детей. Трудилась Анна Николаевна техничкой в небольших конторах. После выхода на заслуженный отдых приходилось довольствоваться пенсионными грошами и небольшими денежными переводами, которые присылали ей выросшие сыновья.

Главным источником доходов бабе Нюре всегда служил огород – небольшой по площади, отличавшийся ухоженностью и щедрой урожайностью. Особенно славились у покупателей ее помидоры – крупные, мясистые, сладкие. Она не раз замечала с гордостью:

– Обо мне на базаре говорят: лучше помидор, чем у Черновчихи, во всей округе не найдешь!

Осенью баба Нюра продавала их свежими, зимой солеными. В ту зиму, когда внучки жили у нее, каждое воскресенье рано утром, пока дети еще спали, бабушка нагружала своим товаром пару больших эмалированных ведер, пристраивала на санки-ледянки и отправлялась на привокзальный базар.

Быстро расторговавшись, бабуля возвращалась домой с полной сумкой продуктов – с хлебом, крупой, сахаром, подсолнечным маслом. Внучкам в качестве лакомства покупалось сто граммов дорогих конфет «Красная шапочка». В кульке из плотной серой бумаги помещалось шесть или семь штук нереально вкусных лакомств. Конфеты эти являлись как бы парадными. Выдавались они строго по счету за какие-либо особые заслуги или во время болезни для поднятия боевого духа сестер.

Конфетами более обыденного характера являлись обсыпанные пылинками какао коричневые «подушечки» или тоже коричневые, но круглые шарики с начинкой из повидла с красивым названием «Орион». Они хранились в небольшом посудном шкафу, стоявшем в большой комнате рядом с дверью в спальню. Такие конфеты можно было втихушку потаскивать, не опасаясь крупных разборок.

Возле шкафа ютился небольшой деревянный сундук, где лежало белье, а далее между окон громоздился солидный деревянный стол с пузатыми резными ножками, покрытыми черным лаком. На нем готовили пищу, за ним же завтракали, обедали и ужинали, водрузив в центр столешницы, покрытой выцветшей клеенкой, огромную сковородку, наполненную отварной картошкой. Для вкуса и сытности Анна Николаевна поливала ее растопленным свиным салом, посыпала хрустящими шкварками. Мысли о вредности для здоровья такой жирной тяжелой пищи тогда никому и в голову не могли прийти. Холестерина, по-видимому, тогда еще не было…

…Лежа на вагонной полке, Наталья Алексеевна с неприязнью взглянула на пакеты быстрорастворимого супа, лежащие на ваго н ном столике между стаканами. При воспоминании о восхитител ь ной бабушкиной еде засосало под ложечкой. Чтобы унять внезапно подступивший голод, она нашарила на столике яблоко и прин я лась потихоньку жевать, вспоминая все новые подробности своего дал е кого прошл о го…

Нередко на ужин захаживал кто-нибудь из младших детей бабы Нюры, живший неподалеку своим домом. Усевшись вокруг стола, семейство дружно поедало нехитрую снедь из разномастных тарелок. Главным «приварком» к вечной российской кормилице-картошке служили соленья, на приготовление которых бабушка также была великая мастерица. Хрусткая янтарная капустка, тугие розовые, лопавшиеся от сока помидоры, ароматные огурчики – все это заготавливалось в конце лета бочками и поедалось с большим аппетитом зимой.

На людей молчаливо взирало мутное, засиженное мухами зеркало в темной деревянной раме, украшенной грубой резьбой. Зеркало висело прямо над столом. Заглянуть в него можно было не без труда, только вплотную приблизившись сбоку. Но и тогда увидеть в тусклых недрах свое изображение являлось делом довольно проблематичным. Сей предмет домашнего обихода предназначался скорее для декоративных, нежели для утилитарных целей. Для разглядывания собственных лиц, причесывания и прочих надобностей использовалось небольшое круглое зеркало на подставке, стоявшее на подоконнике рядом с будильником.

Судя по тяжеловесной неуклюжести деревянных изделий, населявших бабушкину обитель, все они – и массивный стол, и пара таких же стульев, и огромная деревянную кровать, занимавшая едва ли не треть помещения, – делались каким-то народным умельцем. Возможно, кем-нибудь из дальних родственников, с которым хозяйка дома расплачивалась, скорее всего, не звонкой монетой, а плодами собственного труда: к примеру, затейливо вышитой скатертью с добавкой для верности бутыли самогона.

На фоне корявой мебели узенькая темная этажерка, теснившаяся в углу, казалась еще более легкой и невесомой. На полках этой единственной в доме фабричной вещи размещались немногочисленные книги. Среди них выделялся пузатый томик Владимира Маяковского в темном, бордового цвета матерчатом переплете. Обложку украшал оттиснутый профиль поэта. Открывалась книга фотографией революционного трибуна. Грубые, резкие черты лица казались Натке, еще не умевшей читать, крайне непривлекательными. Помимо всего прочего было как-то обидно: поэт – и такой страшный.