Я сейчас способен думать только о своем номере в «Краухерст-Лодже». О том, чтобы вернуться в него и завалиться спать.

— Знаете, я немного устал, — отвечаю я. — Может быть, завтра, а?

— Я был бы страшно благодарен вам, если бы вы смогли поговорить с ними сегодня, — настаивает он.

Я вижу в его глазах что-то вроде отчаяния, похоже, переизбрание, представлявшееся ему прежде делом простым и легким, основательно осложнилось. В маленьком городе вроде Уинтерс-Энда жестокое убийство воспринимается совсем не так, как в большом.

— Ну хорошо. Но только полчаса, не больше, — говорю я.

В «Лесопилке» тихо, музыкальный автомат молчит. Серьезные бизнесмены городка, — их насчитывается меньше дюжины, — сидят за столиками в углу бара. Больше здесь никого нет. Сэвилл подводит меня к ним, представляет. Кто-то предлагает мне пиво. Кто-то еще спрашивает:

— Так когда вы, ребята, покончите с этим делом и позволите нам вернуться к нормальной жизни?

Я улыбаюсь, киваю, стараюсь выглядеть уверенным в себе. Да, мы взяли подозреваемого прямо на месте преступления. Да, он сядет в тюрьму на долгий срок. Нет, в том, что происшедшее сократит число приезжающих в город туристов, я сомневаюсь.

Разговор переходит на другие дела, и я, пользуясь этим, спрашиваю у Сэвилла, нельзя ли задать ему пару вопросов, — вдруг он скажет мне нечто полезное.

— Каких, мистер Рурк? — спрашивает он, отступая от стола и понижая голос.

— Вы знали Генри Гарнера? — спрашиваю я.

Он кивает:

— Да, мы познакомились за несколько лет до пожара. Он был не из местных. А я был тогда юнцом.

— То есть для директора детского дома он был, я так понимаю, довольно молод. Что он собой представлял — как человек?

Сэвилл ненадолго задумывается, потом отвечает:

— Очень организованный, я бы так сказал. Любил, чтобы все было правильно, четко — независимо от того, деловой ли это разговор или просто дружеский завтрак.

— Человек строгих правил?

Сэвилл кивает:

— Помню, он как-то счел слишком большим счет одной из коммунальных компаний, так дело чуть до суда не дошло. В конце концов компания пошла на попятный.

— Он и с детьми был таким же строгим? — Я задаю вопрос быстро и прямо — это своего рода неожиданный выпад.

— Не знаю, — не успев подумать, выпаливает он. И, помолчав, добавляет: — Кое-кто из них прогуливал уроки, ну, сами понимаете, дети там были сложные. Но на меня он производил впечатление человека, с которым лучше не шутить.

— Скажите, а никаких намеков на то, что в «Святом Валентине» творится нечто неподобающее, никогда не возникало?

— Никогда и никаких. — Он пожимает плечами. — Простите, но тут я вам ничем помочь не могу. Эта мысль появилась у вас после вчерашнего посещения «Святого Валентина»?

— Более-менее, господин мэр, — отвечаю я. — Мне просто требуются сведения относительно общей обстановки, вот и все. Полагаю, эта женщина вам неизвестна?

Он заглядывает в медальон, который я держу перед ним раскрытым. Какое-то время смотрит на фотографию, насупясь и покусывая нижнюю губу.

— По-моему, нет, — говорит он. — Простите.

Еще примерно через десять минут я извиняюсь перед собравшимися и ухожу. Великие и достойные люди городка бормочут нечто прощальное, и я плетусь к своему «корвету».

Белый фасад «Краухерст-Лоджа» выглядит под серыми небесами грязноватым. Я направляюсь через пустой отель в свой номер, раздеваюсь, принимаю две таблетки снотворного. Потом забираюсь в постель, прислушиваясь к легкому шелесту деревьев снаружи. И через пятнадцать минут отключаюсь.

Меня вырывают из блаженного сна приглушенные звуки голосов, доносящиеся снизу, из вестибюля. С трудом проморгавшись, я смотрю на часы — два часа ночи. Я проспал почти восемь часов и не отказался бы ни от единой минуты следующих пяти, после которых задребезжит будильник. Какое-то время я лежу в постели, надеясь, что звуки стихнут. А когда эта надежда умирает, вылезаю из-под одеяла, надеваю джинсы, рубашку, ботинки и отправляюсь посмотреть, что происходит внизу.

На лестнице темно, однако я вижу яркий свет под дверью на нижней площадке. Из-за этой двери и доносится шум.

Я стучу в нее и изумляюсь, когда дверь открывает одетая в черное вечернее платье Рона Кохрэйн. За ее спиной я вижу в комнате Мэтта, Дейла, Лору, доктора Валленса, аптекаря и других малознакомых мне людей, все они держат в руках бокалы с выпивкой и все одеты как для званого ужина. За ними висят на стене портреты Анджелы Ламонд и женщины из медальона.

— Алекс! — вскрикивает Рона и втаскивает меня в толпу. — А мы боялись, что ты не появишься. Время уже на исходе.