Плач по Блейку
вернуться

Тавров Андрей
Шрифт:

БЛЕЙК МЕЖДУ ОЗЕРОМ И ВАКСОЙ

В теле Блейка самолеты и цапли,кокаиновые облака и индейские ружья,в каждой клеточке тела,все равно что стеклянной – по звезде и речному камню.И знает Блейк, что Адам в утробе, себя повторяя, становится названными именами —теми, что сам произнес:поочередно деревом (позвоночник и ребра) ,коровой (легкие, хвост) , рыбой (жабры и губы) , птицей (жажда полета) ,рекой – красный круг крови по телу,и заново вызревает в утробе Адам, путешествуяпо увиденным им телам, которые создал именованием, когда Богискал ему помощника и не нашел, и вот, наконец, найдя, Адамстановится Блейком и тем, кто вместит в себявсе метаморфозы, все плачи и роды.О птица Англия! Я принес тебе святость, твоим садам имельницам, книгопечатням ипортам, твоим зеленым холмам и рекам. О, Альбион ! Сестрагальциона! О зимородок! Англо-славянский гимн !О ручьи и ангелы ! На широкое блюдо, на широкое озеро, я, Уильям, кладу свою головус зажатыми губами, с соломинками в ноздрях,чтоб можно длинно дышать,пока засыхает свидетель-гипс.Роняю свою голову, поклеванную птицами,с вырванным языком, вынутыми глазами; я, Уильям,новые даровал ей чувства, подобранные в пыли и в серебряномнебе с самолетом и Архангелом Михаилом, новые ноздри, глаза,скулы, и пара ласточек несет в облаках госпожу Элизабет Тибль– поющую Минерву во всемирном небе.Я принес вам святость!Я, Уильям, между озером и ваксойрасположился с удлиненной таксой.Со мной моя утешная подруга.Так, словно карты сдвинули друг друга, —становятся любовники длиннее.Становятся и озером и лугом,ручьем, длиннее таксы и бойчее.Становятся единственным солдатом,в единственном остановившись небе,крыла стрекоз собравшим в синей крепи,индейским, всяческим, продолговатым.И гребни речки кудри фейрасчешут гребешком хрустальным,Архангел слово скажет ейпустопорожними устами —они лишь колбы для огняи слова, что нашло меня.Чтоб, как в морозы на реке,на медной застывать доске:1. Ищущий невозможного предстоит его Владыке.2. Увидеть реальность, что обуздать Единорога.3. Пьющий синее небо – не умирает.4. Ложись в челнок с подругой и никогда его не теряй, онприжмет вас друг к другу средь бурунов.5. Любить – это подтирать за щенками, ангелами и стариками.6. Не разъединяй устами Бога и человека, разъединяя сами уста.7. Ты рожаешь людей и звезду, а они тебя.8. Не верь словам без ритма, в котором живет Бегемот.

ВЕЛАСКЕС

Дон Диего по улице идетс тростью, с попугаем на плече,лицо разошлось в ракетку со стеклянными струнами,тихо свистит ангельские песни рот во рту,губы в губах.Сизые сумерки. Автобусы паркуются у трибун.Стадион сдвинут сам в себе,словно пловец в стекле фальстарта.Зрители и колонны в тенях сдвинуты,как вода собирается разойтись в миг,когда расколотый аквариум исчезает,а лунная прострация рыбки все еще длится.Автобусы из Барнаула, Костромы, Праги.Сирень-суламифь зацветает,хватая лиловым ртом воздух Сатурнова круга,как пламя кусает пламя,траектории пчел застыли медными проволоками —не лицо – спутанное перекати-поле.Дон Диего – это листопад,сам себе листопад, сам в себя,кровь и лица в листве, и ни шагу назад,пяткой асфальт серебря.Кто вложил в него руку и вынул пустой и живой,оставив с нее перепонки незнамо где,кто говорил с ним вместо глазниц – собойи повис на висках дирижаблемзапутанным в наготе ?Кто ему розы дарил – бутоном в цветущий рот,кто пясть золотил, кто мальчик шептал вдоль белойруки, целуя Сатурнов мускул и грот,и сиренью дрожал серебряной, оробелой?Кто вещей квакал лягушкой и бил в барабан,кто в щель за ухом проник собой серафимоми в след ступни свой лоб погружал как баранс намотанным небом в рогах, оставаясь незримым?

АНТИГОНА

Ты черная клякса на странице,гнездо без птицы —начало тоннеля,мертвая вода, что гладит русалкой лоб,сдирает наядой водяную кожу,визгом птичьим обгладывает кости в помете.Хрустит, переливаясь,будто стеклянный бой под солнцем.Есть нечто, назовем филином, который есть дева —твое скрытое имя, что удержит могилу на размытом погостеи солнце в небе, когда небо свернулось.Внутренности мои зеркальны как термос,встают радугой меж двух фонтанов.Красный цвет, бесполая кожа, девичьи мускулы,больше под языком, чем на руках!Антигона – внутренность баржив мазуте, где плавает фаллос Крона,где плавает нечто, назовем это фаллос бога,огромный, раздутый,сон в черном аквариуме, ртутная трель соловья.Чернота, вывернутая в себя разрывом мины,вывернутая из земли, почти что из человека —вот как рождается кровяное тельцев тонкой вене у твоей ключицы.Фарман в шаре с винтом, летящемвокруг башни, назовем такчерный куб убитого брата,вынутый из земли, вставленный в небовместо луны и солнца.Антигона, пожирающая детские кроватки,воздушные шары и дельфинов,влагающая черную голову с нежными губамив девичьи подушки, выпевающая звуки,от которых умирают птицы,а роженицы рожают без боли,бормочущая, считающая зерна в колосе,чтоб довести слепца до Колона —моя пясть состоит из тебя,мои губы,моя чешуйчатая в серебре смерть,нет имени стеклянному мосту меж нами,нет имени.

«Дистанцию вложить в коня…»

Дистанцию вложить в коня,как дюйм и ласточку в циклон,и мускулов костер креня,стянуть разбег в надежный стон.Так девять выпуклых небесвращают мускулистый бег,и вложен в финиш неба вес,что бегом вынут из-под век

ЖОКЕЙ 2

Он согнут был и на коленях зол,и ветром по щекам исхлестан,как будто трусики тянул с упрямых бедер,а не поводья, и не совладав,так и исчез за финишной чертой.А в море белый кит лежит,как белый айсберг с выгнутым хребтом,и ждет Ахава, словно цеппелинсобой ощупать дождевую каплю.

БЛЕЙК. ВОРОБЕЙ

Мы поднимались с Ангелом по лестнице,за пазухой у меня был воробей.На Земле, – сказал Ангел, —для воробья одно слово,(я произнес это слово: sparrow, old stager,я увидел его) . —На Луне – другое, и он промолвил его,и воробей изменился, а я почувствовал,как сдвинулся мой череп.И когда мы поднялись до Юпитера,и я произнес «воробей» ,я понял смысл звезд и речиСерафимов и Престолов,и почему есть смерть и боль,хотя здесь их и не было,и почему написаны книги, а любовьне умирает, и каждого сверчка ведутчерез мрак Архангелы.А выше еще, в Первосвете, не стало слов,каждый звук вмещал все смыслы,всех людей, ветви, кораллы, зверей и звезды.Вы на Земле слышите толькодно слова, можно сказать, его пятку, —произнес Ангел, – но в пятке живет все тело.Ступайте !Я иду по Лондону к мистеру Флаксману,Я слышу львов сердца, гарпий ума,у меня на плече сидит воробей,он в снегу до бровей и в словах до бровей,говорит глаголы, сжимает существительные,существительные птиц, домов и людей,имена существительные – в имена существующие:в матросов, в гравюры мистера Флаксмана, вснегирей,положим, его никто не видит после вознесенияк Источнику, но я-то вижу его, в отличие, скажем,от мистера Суинберна.Лети, снежок, как свет,другой дороги нет,как та, в которой тыиз имени стал свет.И снегу из-под тучсвети, свети, окно,чтоб Боттичеллев лучсжимал двоих в одно.И нас влечет туда,вотще и напролом,словесная пятас неистовым крылом.

ЛЕВ И ЛЮБА

Из пасти твоей, из пясти еевытащим язык и алый платок,мокрый от крови и в язвахот речи. Люба, в драке ты воешь,харкаешь и плюешься,схватив со щита пожарный топор,красная брызжет слюнаи, расходясь, пустеет радиус тебя —полоумного льва,вывернутого в вывернутой воронкенаружу своей же печенью, легкими и клыками,в ситцевой юбке, кривоногая.Как зализывала коленку на сене под школьным крыльцом,и Рафаил нес тебе еврейскую землю в сердце своемс Лао-Цзы, Иоанном и птицами,ибо ты распалась на птиц,Орехова Люба,на сопли, сгустки крови и снегирейи теперь стоишь меж птицей и львом,где стоят великие.Скорее всего, тебя убили в драке илипропала в советской колонии,Любовь Орехова, 1 2-ти лет, дурочка.Люди входят в себя как в храмили как в камеру,это как кому повезет,кто-то живет у параши,кто-то восходит меж птицей и львом.

ЛИР

Лир несет себя, как фонарь,освещая гарь, как звонарьколокольню в месяц январь,колотя меж губных,что завел пономарь.Мир несет себя, как фонарь,вместо света какая-то лимфа, что ль,какая-то нимфа, липкая словно скотч,а в сердце кривая боль —то ли кровь стучит, то ли дочь.Ах, не дайте мне языка,гуттаперчевого казака,склизкого, как звезда,как лопасть весла.Освещу я себя самого —освежеванного левиафана сердца прорванного своего,куда его пыл уплыл, пламя куда ушло ?Я сошелся в шар, разошелся ликом,расточился бликом в рыданье великом,и стою я, ночная спина,между двух костров человекиз дождя и снега, из снаи из крови, и входит снегв мою грудь сердоликом.

«Давняя история с флагом…»

Давняя история с флагомкогда идешь по безлюдной утренней площади а он едва шевелится на балконе в ветре с моряи из него проступаетголова дракона которого ты прежде не видел

ШАР

Я выговаривал шар изнутри шара,и губы мои дымились,а сердце легло в урну и в прах.Я позвал первую любовьи последнего ангела,зарубленного саперной лопаткойна сельской дороге,ушел за гортань и звук,в рассеченную шею, и как бился голубь —первое пламя листвыи зеленые губы Иуды,я плакал как фортка и стонал как ветер,ушел от людей, деревьев,дул в свою вену как в ствол,отчаялся как океану безмерной фиалки,и тогда шар выговорил меня.И губы его были в крови.