Укреплять старые рижские валы начали ещё в 1810 году, но недостаток средств не позволял проводить работу в тех масштабах, которые требовались. Весной 1812 года Ригу посетил М.Б. Барклай-де-Толли, которого с городом связывали, помимо прочего, «родственные» отношения. Скрепя сердце, он признал укрепления годными для обороны, но обратил внимание на их слабость, неготовность. Говорил, что недостатки фортификации следует компенсировать усилением гарнизона. Но о каком усилении могла идти речь, если не хватало войск в действующей армии. Гарнизоны получали войска по остаточному принципу. Доходило до того, что в Риге не хватало артиллеристов для обслуживания орудий. Если бы противник подошёл к городским валам, некому было бы стрелять из пушек. Чтобы хоть как-то выйти из затруднительного положения, составили смешанные орудийные расчёты, в которых на несколько армейских артиллеристов приходилась группа городских ремеслеников, на месте проходивших ускоренный курс «молодого бойца». Разумеется, ждать эффективности артиллерийского огня от таких команд не мог и самый отчаянный оптимист.

Тем не менее, несмотря на малочисленность и слабость войск, или как раз вследствие этого, было принято решение не ждать, пока противник подойдёт к самой Риге и начнёт её блокировать, а встретить его на подступах и удержать в поле, вдали от городских бастионов.

Со стороны рижского военного губернатора Н.И. Эсена это было явно неоднозначное решение, имевшее как pro, так и contra. Эссен рисковал и рисковал отчаянно. Почему?

Иван Александрович Вельяминов.

Возможно, разгадку этого поступка можно найти в оговорке, брошенной В.Е. Жамовым мимоходом (или как бы мимоходом?) практически в самом конце его фундаментальной книги «Отечественная война 1812 г. Операции в направлении Тильзит – Митава – Рига», изданной в 1912 году. На 139-й странице, ссылаясь на известную трёхтомную монографию М.И. Богдановича, он писал: «В смысле стратегическом большая заслуга ген. Эссена – его решение вынести оборону крепости вперёд навстречу противнику; в то время гарнизоны крепостей сильно тяготели к крепостным валам, и вывести их в поле решались только наиболее смелые коменданты; обычно же гарнизон выжидал штурма за мёртвыми „непреодолимыми“ преградами, которые всегда преодолевал решительный противник. Но заслуга в этом отношении принадлежит, главным образом, императору Александру I, который всё время побуждал гарнизон Риги к активным действиям и, ещё составляя план кампании, решил, что „гарнизон Риги не должен оставаться в стенах крепости; он должен производить вылазки в окрестностях Митавы и даже ещё далее, чтобы задержать наступление маршала Макдональда, и затем, воспользовавшись удобным случаем, атаковать неприятельские войска, которые будут предназначены для блокады крепости“».

Причём при непосредственном описании сражения под Гросс-Экау (Иецавой) В.Е. Жамов ни словом не обмолвился о такой директиве императора Александра. Впрочем, следует иметь ввиду, что в столетие Отечественной войны 1812 года об императоре Александре принято было писать или хорошо, или ничего. Л.Н. Толстой оказался чуть ли не единственным, кто не стал шагать в ногу и к столетнему юбилею показал своё понимание войны, за что и получил сполна от критиков. В романе «Война и мир» самое яркое описание императора Александра связано с Аустерлицким сражением. Император понукал М.И. Кутузова к наступлению. На возражения полководца о том, что ещё не все войска готовы, император отвечал: «Мы ведь не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не подойдут все полки». Чем закончилось сражение под Аустерлицем, известно. Похоже, что в 1812 году история повторилась под Ригой.

О том, что император Александр самолично определял задачи войскам, сосредоточенным в Риге и её окрестностях, писал и М.В. Довнар-Запольский: «В самом деле, несмотря на отдалённость своего пребывания от армии, несмотря на тогдашнее не удобство сношений, весь ход военных операций был налажен таким образом, что фактически ими руководил император. Мы уже знаем, что им был принят пагубный план Фуля и что этот план должны были выполнять генералы, его не одобряющие. Мало того, против единой армии неприятеля действует с русской стороны ряд отдельных армий, каждая из которых, без связи друг с другом, руководствуется распоряжениями, идущими от императора. Кроме отдельных Первой и Второй армий, на Волыни действует армия генерала Тормасова, впоследствии соединившаяся с армией адмирала Чичагова; отдельные корпуса графа Витгенштейна, генерала Эссена и Багговута, защищавшие петербургскую дорогу и Ригу, получают также непосредственные распоряжения от Александра по всем вопросам, касающимся движения войск, равно как и некоторые другие начальники корпусов».4

Для перехвата противника, надвигавшегося на Ригу, Эссен выдвинул к Митаве (совр. Елгава) отряд генерала Вельяминова.5

Что представлял собой этот сводный отряд, который возглавил Вельяминов?

Модест Иванович Богданович, автор одного из первых фундаментальных исследований, посвящённых истории Отечественной войны 1812 года, изданного всего через полсотни лет после описываемых событий, говорил про восемь батальонов пехоты, четыре эскадрона и несколько казачьих полков. Общую численность отряда он определял числом около шести тысяч человек.6

В.Е. Жамов, писавший своё исследование к столетию войны, говорил о том, что отряд Вельяминова состоял из 8 пехотных батальонов, 4-х эскадронов, нескольких казачьих полков и 10 орудий.7

В работе, вышедшей к 200-летию Отечественной войны 1812 года, Олег Васильевич Морозов говорит, что «отряд состоял из 5 батальонов пехоты (каждый батальон в составе трёх рот), части кавалерии и казаков».8

По сути, отряд генерала Вельяминова был брошен навстречу неизвестности. Впрочем, судя по действиям самого Вельяминова, эта неизвестность его мало беспокоила. Генерал был вполне уверен в своих силах: получив донесение о наступлении противника со стороны Шавель (совр. Шяуляй), он предполагал двинуться ему навстречу – к Янишкам (совр. Йонишкис). То, что, продвигаясь к Янишкам, он мог полностью потерять связь со своей базой в Риге, Вельяминова, судя по всему, мало смущало.

Причина такой храбрости, как кажется, кроется в биографии генерала. Он просто не мог позволить себе действовать под Ригой осторожно.

Генерал Иван Александрович Вельяминов (1771–1837), кстати говоря, приходившийся двоюродным дедом знаменитому советскому актёру Петру Сергеевичу Вельяминову, принадлежал к родовитому дворянству. Основателем рода считался варяжский вождь, в начале XI века пришедший во главе трёхтысячной дружины служить к Ярославу Мудрому. Неудивительно, что Вельяминов учился в Пажеском корпусе, самом элитном воинском учебном заведении России, по окончании которого в декабре 1796 года начал службу поручиком лейб-гвардии Семёновского полка – самого престижного полка империи наравне с Преображенским. В сражении при Аустерлице (1805) командовал батальоном своего полка. В 1807 году отличился в сражениях при Гуттштадте, Гейльсберге и Фридланде. Конец 1807 года он встречал уже генерал-майором. Но карьера подломилась во время Русско-шведской войны 1808–1809 годов. Назначенный шефом Кексгольмского мушкетёрского полка, он во главе своих людей совершил переход по льду Ботнического залива, но в 1809 году за «неудовлетворительное командование полком» был отстранён от должности и в ноябре 1810 года уволен в отставку. В сентябре 1811 года И.А. Вельяминов вновь был принят на службу, но назначен членом Комиссии для окончания старых нерешённых дел, что можно было воспринять едва ли не как издёвку.