В общем, мы говорили на разных языках.

Даже если мы назвали первенца Усамой, бабушка все равно имела право его увидеть. Это был и удобный повод уехать на время из Йемена. Службы безопасности явно под давлением американцев усилили контроль за иностранными «активистами».

В погожий день конца лета 2002 года уютный дом в пригороде родного Корсёра украшали марокканские и датские флаги, что смотрелось немного странно. Так мои родители решили приветствовать меня и мою жену. Супружеская пара тоже была достаточно странной: датчанин-джихадист и жена-марокканка. Тети, дяди и новоиспеченные прабабушка и прадедушка – все пришли посмотреть на первенца нового поколения семьи, трехмесячного мальчика с копной темных волос по имени Усама.

Мой отчим держался в стороне. Видимо, не забыл, что я отправил его на больничную койку. Мать пыталась скрыть раздражение из-за выбора имени для внука, я – презрение к ней, как немусульманке. Я попытался (как требовала от меня вера), хоть и явно напрасно, убедить ее принять ислам, она же никак не могла заставить себя называть меня Мурадом. Но моя вера дала ей и утешение – по крайней мере, я не собирался становиться преступником. Хотя узнай она, с кем я общался в Сане и Таизе, она бы так не думала. Мать понятия не имела о моем нынешнем радикализме. Думаю, отчасти потому, что просто не желала об этом ничего знать.

После 11 сентября отношение к мусульманам в Дании ухудшилось. На улице Карима носила никаб, оставлявший открытыми только глаза. И перчатки, даже летом. Я ходил в традиционном широком таубе. Прохожие смотрели на нас с нескрываемым подозрением.

Несколько месяцев спустя гостеприимство моей матери иссякло, да мне самому поднадоели эти европейские порядки. В связи с нападением на «Лимбург» мои знакомые в Таизе советовали не возвращаться в Йемен – братьев-мусульман хватали десятками. Если остаться в Дании, надо было держаться «своих» – жить среди серых жилых домов пригорода Оденсе Вольсмосе, где мусульман было больше, чем датчан. Многие были из Сомали, Боснии и Палестины. В датских СМИ стали появляться статьи об уровне преступности в Вольсмосе, то есть главный козырь крайне правых партий.

Мы переехали в необставленную четырехкомнатную квартиру. Хотя на улице с закрытым лицом Карима чувствовала себя лучше в родном арабском окружении, ей не нравилась наша скромная жизнь, мои вечные споры на тему джихада вместо попыток найти работу, пусть и низкооплачиваемую. В Вольсмосе было неспокойно из-за разборок различных криминальных группировок, и по ночам нас иногда будила стрельба.

Вскоре я вновь возобновил контакты со старыми друзьями: с Мохаммедом Захером, с которым мы вместе рыбачили несколько лет назад. Я заметил, что Захер стал куда воинственнее и агитировал всех своих приятелей переходить в ислам.

Абдулла Андерсен работал ассистентом преподавателя: гладко выбритый, с копной черных волос, полный и круглолицый, он был неуверенным в себе и робким, легко попадал под чужое влияние и во всем слушался Захера.

Ничто не говорило о том, что оба планируют совершить в Дании теракт.

В сентябре 2006 года Захер, Андерсен и еще несколько экстремистов были арестованы в Вольсмосе в результате успешной операции датских спецслужб по внедрению агентов в среду исламистов. Возмущенная публикацией в Дании карикатур на пророка Мухаммеда группа задумала нападения на здание датского парламента, ратушу Копенгагена и редакцию датской газеты «Юйландспостен». В ванной квартиры Захера полиция нашла стеклянную банку с 50 граммами взрывчатки. Его осудили и приговорили к 11 годам. Андерсен получил 4 года [38] .

Среди исламских радикалов в Вольсмосе я стал чем-то вроде знаменитости после интервью одной датской газете, в котором отказался осудить теракт 11 сентября 2001 года, раз люди на Западе продолжают поддерживать санкции США против Ирана, в результате которых в Иране умерло много детей. Сравнение не совсем корректное, зато обеспечившее мне множество друзей в радикальных мечетях [39] .

Работы у меня не было, но я продолжал получать пособие от датского правительства для учебы в Йемене, хотя мне было далеко за 20, жил я в Дании и даже не ходил в вечернюю школу. Эти средства позволяли мне проводить дни в молитве. Я писал на исламистских дискуссионных форумах и следил за растущим архивом джихадистских видео. Я постепенно принял воззрение такфиров и стал считать некоторых других мусульман кафирами – неверными. Среди них был Насер Хадер, сирийский иммигрант и первый мусульманин, избранный в датский парламент, который говорил по радио о совместимости ислама и демократии. А потом принялся критиковать законы шариата. Вне себя от гнева, я написал на исламистском интернет-форуме: «Он – муртад [отступник]. Вам не нужна фетва, чтобы убить его».

Моя преданность идее и вере не знала границ. Я с другими потенциальными джихадистами, включая Захера, тренировался в стрельбе в секциях пейнтбола. [40] Однако для нас это была не игра – мы уменьшали защитное снаряжение, чтобы при попадании шарика чувствовать боль. Один вид тренировки даже включал вызов на себя огня другой команды. Хотя я тогда об этом не знал, но за всеми моими действиями, особенно в Интернете, следили датские спецслужбы. Я оказался в двусмысленном положении – одно министерство Дании меня финансировало, другое предоставляло местожительство, а третье следило.

Повсюду наблюдались рост численности радикальных группировок и их объединение, разведывательные службы изо всех сил старались понять, кто из их членов террорист не только на словах, но и на деле.

Кариме не нравилось ни в Оденсе, ни в Дании, а к началу 2003 года она была беременна нашим вторым ребенком. Я надеялся, что в Великобритании ей будет лучше. Во второй раз я отправился в Англию на поиски работы и квартиры, чтобы обеспечить жену и детей. И снова выяснилось, что у женщин свои соображения. Я день за днем звонил домой, но мне никто не отвечал. Я звонил в больницы, в полицию, матери, но тщетно – Каримы никто не видел. В конце концов, позвонив ее брату в Рабат, я узнал, что Карина с Усамой вернулась в Марокко.