Прыжки через веревку казались со стороны совсем легким делом. Как-то мы с двумя наиболее близкими друзьями, позавидовав девчонкам, сами достали подходящий кусок толстой веревки на соседней стройке и попытались в укромном месте за домами попрыгать – так же быстро и высоко. Однако из-за отсутствия навыков во время прыжков быстро сбились с такта, запутались в веревке и, плюясь и ругаясь от бессилия, бросили это дело. Хорошо, что никто не видел нашего позора – над нами долго бы смеялась потом вся дворовая ребятня, как тогда говорили, вспоминали бы позор до самой свадьбы.

Сразу после буржуазной контрреволюции наши дети перестали играть во все эти простые, дающие первичные навыки общения в коллективе игры. Даже в футбол во дворах перестали играть – занятия спортом стали специализированными и по большей части платными. Это притом, что компьютеры, создающие мир ложных виртуальных иллюзий, вошли в широкое пользование у детей значительно позже.

Как мне кажется, дворовые игры исчезли потому, что дети ощутили разрушение атмосферы коллективизма и солидарности в мире взрослых. Актуальным стало обретение с малых лет навыков борьбы за существование. Таким общественным запросам, конечно, больше соответствуют нынешние компьютерные игры, воспитывающие психологию выживания в мире, населенном монстрами и злодеями.

Когда я начал публиковать отрывки своих воспоминаний в интернете, они вызвали большой интерес, и читатели принялись уточнять многие детали нашей общей прошлой жизни. А одна молодая особа попросила рассказать о том, как в то время играли в «классы».

«Классы» известны еще со времен Древнего Рима, и играли в них сначала мальчишки. К нашему времени они стали исключительно девчоночьей игрой. Суть ее заключалась в следующем. Мелом на асфальте чертились в колонку десять одиночных или двойных квадратиков. Играющий бросал в первый квадрат битку и потом прыгал на одной ноге и толкал ее дальше, из одного мелового квадратика в другой. Наступать на меловые линии было нельзя, как нельзя было попадать на них биткой. В конце первого тура битка из игрового поля выбивалась ногой прочь, и бросать ее надо было во втором туре уже во второй квадрат, и так далее. Битка делалась из плоской жестяной банки из-под гуталина, которая наполнялась песком или мукой для придания веса и устойчивости.

Игра имела десятки способов усложнения, и девчонки могли скакать по расчерченному мелом асфальту часами. Стоять рядам и смотреть на прыгающих девчонок мальчишкам не полагалось, поскольку те тогда носили только коротенькие платьица или юбочки, которые при прыжках задирались вверх. Тех девчонок, кто надевал шорты или брюки, дразнили «мальчишками», и это было им очень обидно.

В. Василенко. «Юрий Гагарин»

В семь лет, как и все дети, я пошел в школу. 1 сентября была торжественная линейка с традиционным первым звонком и огромным букетом белых калл, которые мне надо было вручать учительнице.

До школы было достаточно далеко, и первые полгода меня водили за руку на учебу мама или сестра. С нового года ходить в школу пришлось уже самому. В ту зиму стояли ужасные холода, но занятия в младших классах отменяли, только если было больше 20 градусов мороза. Ходить за три километра в школу по 19-градусному морозу тоже было малоприятно, но меня простимулировала сестра. Она рассказала, как помор Михайло Ломоносов в детстве бегал в школу по 30-градусному морозу за 10 километров и выучился, всем непогодам назло, на академика. Я тогда твердо решил, что нельзя отставать от того упертого помора, и, сопя от усердия, тащился утром с тяжелым ранцем за спиной по глубокому снегу в школу. Пешеходные дорожки тем детям, кто учился в первую смену, приходилось протаптывать самим.

Школа была начальная, двухпоточная – русско-латышская. Латышский язык мы учили со второго класса, но то учительница болела, то была в декрете, то вообще не могли найти преподавателя в нашу школу. Из-за плохого знания языка русские дети мало общались с латышскими детьми. В нашем классе свободно по-латышски говорил только Володя Сеньков, который жил и общался с латышами где-то в начале Московской улицы.

Родители привыкли к тому, что я был заядлым книгочеем, достаточно самостоятельным, и особо меня не контролировали. Требовали только, чтобы хорошо учился. Я старался учиться, как мог.

В школе меня приняли в октябрята и вручили красный пластмассовый значок-звездочку с детским портретом Владимира Ильича Ленина посередине. Вождь мирового пролетариата был с белыми кудряшками и очень походил на девочку. Это я понял только сейчас, рассматривая свой октябрятский значок, который хранится дома в деревянной шкатулке среди других накопленных за жизнь символических ценностей.

Хотя я еще был октябренком, но уже читал серьезные издания, вроде газеты «Пионерская правда». На страницах последней печатали не только заметки о жизни советских школьников, но и материалы о соревнованиях на призы клубов «Золотая шайба», «Кожаный мяч», об игре «Зарница». Однажды в газете опубликовали сказку А. Волкова «Урфин Джюс и его деревянные содаты». Это где девочка Элли и ее одноногий дядя Чарли ехали в Волшебную страну через песчаную пустыню на деревянной тележке под парусами, но были взяты в плен волшебными Черными камнями. Содержание сказки произвело на меня столь сильное впечатление, что я убедил друзей построить такой же корабль пустыни. Мы соорудили деревянную тележку, приспособили к ней четыре колеса от детского велосипеда, палку-мачту и самодельный брезентовый парус. Однако даже в сильный ветер наш сухопутный корабль не хотел двигаться. Помучавшись немного, мы решили, что нам тоже мешают волшебные Черные камни и затею бросили.

Из того времени запомнился еще наивно-добродушный плакат, на котором были изображены октябрята, моющие посуду, чистящие картошку и убирающие квартиру. Под нарисованными размашистыми мазками краски мальчишками и девчонками была надпись: «Если любят труд ребята – значит это октябрята». Посуду я мыл, картошку чистил, квартиру убирал, как и другие члены нашей октябрятской пятерки-звездочки. Все эти трудовые подвиги совершались отчасти под влиянием семьи, а отчасти под влиянием атмосферы, создаваемой учителями в школе.