– Родионов! Зачем ты сюда приехал?

Люто взвыв, страшный монстр вонзает когти в сердце Родионова и Родионов мгновенно просыпается. Распахивает глаза, рывком садится на постели, дико озирается. Где он? Что с ним?

Родионов заключен в тесную трясущуюся коробку. Внутри чернильная тьма, душно. Снаружи остывает насквозь мокрая ночь, но её не видно – плотная оконная штора опущена до самого низа и ни один лунный лучик не пробивается в купе. Это Русалина так захотела. А кто такая Русалина? Ах, да! Попутчица. Веснушчатая девчонка с пушистыми светло-русыми волосами, стянутыми на затылке в хвостик. Вон она что-то бормочет во сне, свесив руку с верхней полки. Родионов с облегчением переводит дух. Вспомнил! Он же едет на поезде в незнакомый городок, поступать в Институт. Толстая хмурая проводница давеча ворчала на посадке, что в этот городок вообще мало кто ездит. Туда ведёт тупиковая ветка.

Старый вагон гремит и качается. Немногочисленные пассажиры крепко спят. У Родионова вдруг невыносимо начинает зудеть правая щека. Он осторожно трогает её – холодная, как эскимо. Ага, ясно – это чешется шрам, полученный прошлой весной в армейке.

– Хррр-ха!

Оказывается, в купе кроме Родионова и Русалины есть кто-то ещё. В густой черноте напротив Родионова едва угадывается чей-то силуэт с нечёткими границами. Силуэт притаился под полкой, на которой лежит Русалина.

– Будь здоров, воин.

Что за глюк? Неужели это Усатый Прапор? От удивления у Родионова даже шрам перестаёт чесаться.

– Это вы, товарищ прапорщик?!

– Угадал с первого раза. Добре.

– А я думал, вы того…

– Правильно думал.

– А как же вы здесь?

Усатый Прапор невидимо ухмыляется:

– Значит, недостаточно глубоко закопали. Хе-хе. Шутка, воин. Я тут как бы в командировке. Помогать тебе, советовать, ну и всякое такое. Закрепил в голове?

– Так вы мой ангел-хранитель, что ли?

– Типа того. В общем-то, так себе занятие.

Родионов признаётся:

– Если честно, я в призраков не верю, товарищ прапорщик.

– Не смущайся. Я тоже раньше не верил.

– Ну и как там? Вам нравится?

– Не то слово! Не поверишь, воин, но я только сейчас начал жить по-настоящему.

– Шутите, товарищ прапорщик? А почему именно вы мой ангел-хранитель?

– Связаны мы теперь с тобой, Родионов. С того самого понедельника.

Родионов, запинаясь, произносит:

– Вы уж простите меня, товарищ прапорщик. Не держите зла. Я, правда, не хотел.

Усатый Прапор добродушно хмыкает:

– Я вижу, ты ничего не понимаешь, воин.

– Чего я не понимаю?

– Да пока совсем ничего.

– С кем ты разговариваешь, Родионов?

Проснувшаяся Русалина включает жёлтый свет ночника. Родионов машинально поднимает глаза на недовольное лицо попутчицы, потом соскальзывает взглядом вниз. На нижней полке никого нет. Усатый Прапор, как и полагается настоящему привидению, исчез. Умудрился растаять даже в плотном спёртом воздухе, принявшем форму коробки. Или Усатого Прапора и вовсе здесь не было?

– Ни с кем. Ты что не спишь?

– Плохой сон приснился. Как будто бы меня убили. Представляешь?

– Мой сон был не лучше.

– А тебе что снилось?

– Да так. Чертовщина какая-то. Уже не помню.

Среди ночи Алевтину будит какой-то неприятный звук. Она отрывает голову от влажной подушки, прислушивается, даже принюхивается. В столовой пахнет котлетами, в библиотеке старыми книгами, а в её комнате пахнет, как в гардеробе старухи. Одинокой нафталиновой старостью. Несмотря на тонкую льняную простыню, ночная рубашка Алевтины вся пропиталась потом. Этой весной стоит необычная жара. Май, а на тротуарах плавится асфальт, на дорогах трескаются бетонные плиты. Короткие ночи не приносят желанной прохлады. Даже когда идёт дождь. Вот как сейчас.

Стараясь не шевелиться в липкой постели, Алевтина напряжённо слушает частую дробь капель по оконному стеклу. Что же её разбудило? А может, показалось? Ровный стук дождя убаюкивает. Алевтина снова почти засыпает. Нет, не показалось! Вот опять! Алевтина явственно слышит тоненький детский плач. Мучительная тоска и неизбывное горе, звучащие в ночной тиши, разрывают сердце, переворачивают душу и зовут к себе. Какой уж тут сон!

Лежать с этим хныканьем в ушах больше невмоготу. Алевтина встаёт с кровати, надевает домашний халат на прежде могучее (сейчас-то больше жира, чем мускулов) тело метательницы ядра, подпоясывается. Папаша, будучи под хмельком, часто ей говаривал: «Давай-давай, Алька. Занимайся физкультурой, вырастешь здоровой дурой!» Алевтина вымахала здоровая, но не дура. Окончила школу с золотой медалью, поехала одна в столицу, самостоятельно поступила в университет и, хотя получила красный диплом, но аспирантуру выбрала в этом никому неизвестном провинциальном Институте. Одна шапочная знакомая, работающая в нём библиотекарем, посоветовала. Алевтина долго не раздумывала. Ну, а что, в самом деле? Общежитие предоставляется, жизнь гораздо дешевле, да и признаться, надоели понты столичных мажоров.