«Надо навестить Пашу после библиотеки и поддержать, если получится!» - решаю.

Все-таки подсознательно я моментально просчитал самоуверенного мужчину и спровоцировал на конфликт. Вывел его из себя и заставил броситься на меня. Унизил на глазах избранницы и выставил, как педагога в неприглядном свете. Вовремя намекнул директору школы о непорядочности учителя его школы. За такими донжуанами всегда тянется скандальный шлейф сомнительной славы, и Сан Саныч наверняка навел о том справки и в курсе репутации нового учителя. То-то он насторожился от моего сообщения. Без внимания физик уже не останется. Возможно срок пребывания в моей школы того сократится.

Вероятно, мои действия продиктованы влиянием моей будущей памяти и опыта. Не замечал у себя раньше такого коварства и мгновенной реакции. Это бонус!

Павел.

В клубной библиотеке не задержался. Сдал все книги и предупредил библиотекаршу о своем отъезде. Та сообщила, что мою карточку еще придержит, и не будет уничтожать. Подозреваю, что с них строго спрашивают за количество читателей, несмотря на то, что треть или больше являются «мертвыми душами».

Павел был пьян. Открыл дверь после продолжительных звонков всклокоченный, небритый и заспанный. «Слаб мужик! Заливает горе спиртным, вместо того, чтобы бороться за свое счастье!» - мысленно отмечаю.

– А, Сергей! Приехал? Проходи, - неуверенно подается в сторону.

В его комнате бардак, как у пьющего много дней человека. Везде остатки еды, пустые бутылки, листы с нотными знаками, разбросанная одежда. И АМБРЕ! Ну и вонь! Несет какой-то кислятиной, перегаром, пОтом и грязным бельем.

– А я вот …, - сообщает друг, глядя на это безобразие и запускает пальцы в свою шевелюру.

– Давно квасишь?
– интересуюсь для проформы.

Никогда не видел Павла таким. Сейчас он вызывал жалость и отвращение. И этот бардак! И запах!

– Э-э, … не помню, - мычит, пытаясь сообразить.

Потом что-то вспоминает и неуверенной походкой идет к столу, заваленному грязной посудой, бобинами с пленкой и пластинками. Под ногами хрустят осколки разбитой посуды и дисков. Достает тонкую пачку купюр и протягивает мне:

– На, твое за песни. Забери все, а то пропью.

Сую деньги в карман, не считая и сообщаю:

– Был сегодня в школе и видел обоих.

– Знаешь, значит, - грустно констатирует и отворачивается.

– Чуть не пришиб того, - добавляю.

Паша недоверчиво смотрит на меня с болью и надеждой.

– У нее - это наваждение, которое скоро пройдет. Этот хлыст в школе долго не задержится и уедет. А ты, если сможешь, прости ее. Она сейчас сама не понимает, что творит, но вскоре опомнится. Ей уже сейчас перед тобой стыдно, - обнадеживаю друга.

Тот с недоверием всматривается в меня и кивает понуро:

– Прощу, конечно.

Чувствую, что не все еще потеряно.

– Тебе не надо опускаться самому и опускать руки. Давай, соберись, помойся и приведи себя в порядок. Где у тебя совок и веник?
– решительно заявляю и распахиваю окно.

– Подожди, - встрепенулся Паша, - я мелодию сочинил. Послушай!

Вихляющейся походкой подходит к синтезатору, садится, включат аппаратуру, и начинает ворошить многочисленные листы с нотными записями. Некоторые комкает и бросает на пол. Наконец находит необходимое и кладет на подставку. Начинает уверенно наигрывать какую-то мелодию с оттенками грусти, торжества, обиды и еще чего-то. Понимаю даже я, что мелодия еще сырая и для песни не подходит. Слишком резкие перепады настроения - переплетаются минор с мажором, пиано с форте. Что еще мог выдумать пьяный мозг?

– Ну как?
– поворачивается ко мне с надеждой в глазах.

Вижу, что душевная боль никуда не ушла, только затаилась.

– Хорошо передал свое настроение, - признаю, - но надо еще посидеть над фантазией. Трезвому. Уверен, у тебя получится замечательная мелодия, - добавляю.
– Ты давно ел?
– интересуюсь.
– Жрать охота. Пойдем, сходим в кабак, перекусим, - предлагаю.
– Иди, … помойся (чуть не предложил принять душ, но вспомнил об отсутствии горячей воды в городе) и переоденься, а я пока наведу у тебя порядок.
– Придет Евгения Сергеевна, увидит все это, ужаснется и сбежит, - бурчу про себя, но так, чтобы он слышал и иду за инструментом для клининга.

После музыки Павел снова ушел в себя. Похоже, на автомате поплелся в ванную. Сверкнул глазами, только услышав имя подруги.

Через час сидим в ресторане. Павел немного ожил, но мучился похмельем, и заискивающе заглядывая в глаза, клянчил похмельную стопку. Официантка при виде нас сразу предупредила, что Павлу категорически запрещено наливать и отпускать в долг. Многозначительно поглядев на страдальца, заверил женщину, что нам только покушать. Заказал Павлу полный обед, а себе взял овощной салатик и фирменное блюдо, хвалимое в этом кабаке - свинину в тесте. Паша был мрачен и начал есть не охотно, но потом втянулся и стал черпать жидкость чаще. Наконец его пробило на пот. Заметив жизнь в его глазах, попытался настроить его: