— Это невозможно. У вас есть Китти. У вас свои обязанности, а у меня — свои.

— Все наши обязательства, несомненно, можно как–то согласовать.

Я не стал с ней спорить. Если миссис Корнелиус вывезли из Батума, мне следовало организовать поисковую экспедицию. Леда стала бы помехой. Уже не оставалось времени для любовных ласк. Пришло время пуль и карабинов.

Я приподнял голову. Треск пулеметных очередей доносился из старого квартала неподалеку от базара. Два бронированных автомобиля с ревом пронеслись по бульвару, их сирены кричали, как гуси. Я услышал один маленький взрыв, потом два больших. Над собором поднялись клубы дыма и языки огня. Раздались крики. Я встал и вопросительно посмотрел на мистера Томпсона, который сказал, что это самое обычное дело.

Батум больше не был убежищем. Он стал зловещей ловушкой, одним из тех прекрасных садов из средневековых романов, которые создают злые волшебницы, чтобы соблазнять неосторожных рыцарей. Меня вновь охватил ужас перед всем восточным. Какое безумие, что я поверил иллюзии! В том же месте, где я восхищался куполами церквей, теперь в дождливых сумерках возникали зловещие силуэты сарацинских мечетей. Там, где меня успокаивала дисциплина британских томми, теперь в каждом темном углу появлялись вооруженные люди в тюрбанах. С пристани послышались крики. Большой крытый грузовик проехал возле нашей маленькой баррикады. Я подумал, что это полиция. Я вышел из салона и спустился до середины трапа. На полпути мне в глаза внезапно ударил свет ручного фонарика. Ослепленный на мгновение, я споткнулся и едва не упал. Выпрямившись, я увидел, что возле грузовика стоят какие–то люди. Неужели появились новости?

— Надо ж! — послышался знакомый голос. — Эт Иван!

Казалось, миссис Корнелиус была ранена. Ее поддерживали двое офицеров. Я помчался к ней.

— Вы ранены? Это и правда были горцы?

— Горцы? Ты тшо? Местные, г’воришь? — Она была сбита с толку. Я наконец понял, что она пьяна. — Звиняй, Иван, ’отеряла счет ’ремени, верно. Джек был так добр…

Взъерошенный Джек Брэгг стоял у нее за спиной, хмуро глядя на меня.

— Мелкая стычка, мистер Пьятницки, с какими–то грузинскими вояками, которые увлеклись вашей миссис. В результате они нас похитили. Меня одурманили. Миссис Пьятницки тоже была одурманена, не так ли, миссис?

— До слеп’ты одурела, — согласилась она.

Лицо Джека Брэгга выражало почти чрезмерное смущение и беспокойство:

— Нам удалось сбежать сегодня утром. Но мы заблудились в… Там. — Он неопределенно указал на заросшие лесом холмы. — Патрульные отыскали нас и вернули. К счастью. Мы слегка промокли.

— Он чуть с ума не с’шел. — Все мы посмотрели в сторону корабля. Там стояла баронесса. Я не знал, что она так хорошо говорит по–английски. Она наклонилась над поручнем. В свете фонаря ее было очень хорошо видно. Она напоминала славянского ангела с картины Мухи. — Бедный миста Пятницки ’ровел весь день, пытаясь разыскать вас.

— Полагаю, вам нужно поспешить на палубу, Брэгг. — С мостика донесся голос невидимого капитана Монье–Уилльямса.

Похоже, наш командир изрядно разгневался.

— Есть, слушаюсь, сэр! — Брэгг обернулся к миссис Корнелиус. — У вас все будет в порядке?

— Я иду прям как дожжь, — ответила она. — Но у мня шой–то в горле пересохло! — Она рассеянно опустила руку в вырез платья и вытащила оттуда большую черную перчатку. — Откуда, черт ’обери, эт ’з’лось?

Джек Брэгг помчался по трапу — мириться с капитаном. Я ему сочувствовал. Он пострадал за благородное дело. Миссис Корнелиус расцеловала двух молодых офицеров, пожелала им доброй ночи и, опершись на меня, начала взбираться на борт «Рио–Круза».

— Как раз вовремя, как обычно, да, Иван?

Я уложил ее в койку, и она немедленно уснула как убитая. Смотря вниз, на ее груди, вздымающиеся и опускающиеся в свете керосиновой лампы, я представлял миссис Корнелиус воплощением духа Земли. Я завидовал той легкости и непосредственности, с которой она проживала каждый миг. К сожалению, я не мог подражать ей. Сам я должен был жить для будущего. Мне следовало помнить о грядущих пятидесяти годах. И в результате моя жизнь мне почти не принадлежала.

Я вернулся, чтобы успокоить Леду. Вдалеке все еще горел танкер — он стоял на мели на песчаной косе, дрожащие тени от пламени падали на полубак. Баронесса стояла и смотрела на город, она была очень опечалена. Я предположил, что она думала о своем муже. А потом понял, что она оплакивала никчемного Герникова.

— Ты не должна так горевать. — Я коснулся ее пальцев, сомкнувшихся на поручне. — Ты едва знала его.

Она посмотрела на воду:

— Он был так несчастен без своей семьи.

Ее огромные голубые глаза были полны слез. Я обнял ее, но осторожно, опасаясь, что нас заметят.

— По крайней мере, теперь он с ними.

Мне совсем не нравилось то, как убили Герникова, и все же я чувствовал облегчение — он больше не будет меня преследовать. Иногда я вспоминаю о времени, проведенном в штетле, о тех днях, когда лежал в лихорадке. Неужели я сказал тогда евреям что–то настолько ужасное, что они прокляли меня? И теперь меня всегда будет сопровождать какая–то хнычущая, лживая Немезида? Подобные суеверия — просто глупость. Смешно даже предполагать, что они подсунули кусок металла в живот человеку. Я не верю в эту ерунду. Герников не пользовался популярностью на корабле. Возможно даже, что он сам стал причиной собственной смерти — если решил отправиться туда, куда не должен был ходить, или встретиться с людьми, до которых ему не было никакого дела. Все мы видели такого рода самоубийства. Конечно, я этого не сказал. Я понимал горе баронессы. Ей нужно было немного поплакать. Я беспокоился о ней.