– Ну жди тогда.

– Но если будешь тут отираться, то хоть отойди подальше, тебе нельзя подходить к дому ближе чем на десять футов, – сказал другой. Он показал на баньян: – Вон, сиди там.

Мы сели под баньяном, его ветви скрывали нас от глаз принадлежащих к высшей касте гостей, что прибывали на собственных автомобилях. Мы видели, как из некоторых машин выходят женщины, на их шеях блестели золотые ожерелья, их шелковые сари переливались, а паллу развевались на ветру. Порой из машины выходили мужчины. Все они были наряжены в курты [28] , и все казались гордыми и благородными. И каждый раз амма вглядывалась в их лица, высматривая того, кого любила. Когда охранники открывали ворота, впуская гостей внутрь, музыка становилась громче, а затем ворота закрывались и музыка словно удалялась.

Амма разрешила мне вскарабкаться на дерево, откуда был виден двор. Я и не знала, что празднования бывают такими роскошными. В просторном дворе легко могло уместиться пять наших домиков. Гости бродили по двору, смеялись и болтали, их лица озаряла радость, а драгоценности сверкали в отсветах фонарей. Мне казалось, будто их лица тоже светятся – их наполняет светом мудрость, благодаря которой им доступен мир, какого нам никогда не достичь.

Даже издали я разглядела длинные, накрытые белыми скатертями столы, уставленные блюдами с соленьями, чатни, роти [29] , рисом, разными овощами и карри. В одном конце двора собрались мужчины, они разговаривали серьезно и лишь время от времени улыбались. Женщины же, сбившиеся в группки по другую сторону двора, перешептывались и смеялись. Вокруг сновали слуги. Некоторые разносили воду и шербет, а другие предлагали гостям качори [30] .

Немного погодя машины перестали подъезжать к воротам, а я, устав сидеть на дереве, слезла и села возле аммы. Мы молча слушали звуки ночи и доносившуюся из дома музыку, мы слышали, как охранники курят кальян и, прихлебывая дару [31] , рассказывают о том, что вытворяют их отпрыски.

Амма сказала, что именно так они с моим отцом и познакомились. Ее пригласили танцовщицей на праздник, который заминдар давал в честь своего сына – моего отца.

– И я сразу запала ему в душу. Мы сидели вдвоем под этим деревом, где нас никто не видел, – она засмеялась, – а когда твои бабушка с дедушкой уезжали в гости в соседнюю деревню, мы с ним встречались на террасе, говорили о жизни, болтали обо всем на свете, даже о звездах.

Неужто амма и впрямь бывала в этом доме? Нет, такое не укладывалось у меня в голове. Сама я о таком и мечтать не смела.

– Мне тогда едва исполнилось шестнадцать, а ему было уже двадцать, и он собирался поступить в колледж в Бомбее. – Она задумчиво посмотрела на небо. – Твой аппа так любил показывать мне разные звезды. Они создают в небе особые картины – так он говорил. Знаешь, умирая, мы превращаемся в звезды и с неба наблюдаем за теми, кто нам дорог.

В ту ночь я смотрела на небо. Я надеялась, что когда-нибудь мой отец покажет звезды и мне, как когда-то амме.

– Мне кажется, наша жизнь, она как небо. – Амма вздохнула, по-прежнему глядя вверх. – Однажды, Мукта, однажды ты посмотришь на небо, а оно будет сплошь темным. И ты решишь, что все тебя бросили. Что из темноты тебя никто не выведет. Так вот, поверь мне, пройдет время, и на небе вновь проглянут звезды, ты посмотришь на них и ощутишь вкус надежды. Я хочу, чтобы ты навсегда это запомнила. Хочу, чтобы ты надеялась и не отчаивалась.

Я кивнула и сказала, что запомню ее слова.

Вероятно, мы уснули – прямо там, под баньяном, – потому что, когда я проснулась, сквозь листву уже пробивались солнечные лучи. Музыка в усадьбе стихла, ворота были открыты, а привратники спали на обочине дороги. Рядом со мной крепко спала амма. Внезапно из дома вышел мужчина. Он неторопливо прошел мимо спящих охранников и направился к ожидающей его возле ворот машине.

Я медленно двинулась к усадьбе, не сводя глаз с мужчины, словно давно уже знала его. Лица его я разглядеть не могла, но, судя по движениям, по походке, по отутюженной одежде, мужчина был богатым и почитаемым. Помню, как ужасно я смущалась из-за моего собственного неопрятного вида: забираясь на дерево, я в клочья изорвала юбку, а волосы растрепались. Но затем я сделала нечто, чего сама от себя не ожидала. Я побежала к мужчине. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг закричала:

– Аппа!

Мужчина обернулся. Солнце било ему в глаза, и он прищурился.

– Аппа! – снова закричала я, на этот раз громче, и остановилась в нескольких ярдах от него.

Мне по-прежнему не удавалось рассмотреть его лицо, солнце светило чересчур ярко, но я почувствовала, что он разглядывает меня, что он растерян и раздумывает, как ему поступить. Он шагнул ко мне, но потом развернулся, открыл дверцу машины, уселся на заднее сиденье, и машина тронулась с места. Я бежала следом, махала руками, кричала, умоляя остановиться, но машина оказалась быстрее. Скоро машина скрылась за углом, оставив лишь облако пыли.

Позже я призналась во всем амме, а та сказала, что этот мужчина – не мой отец. Мой отец – человек благородный, он никогда не уехал бы от нас вот так. Но теперь я и сама все понимала. Когда я бежала следом за машиной, мужчина быстро обернулся и взглянул на меня, будто бы жалея, что вынужден меня оставить. И, вдыхая поднятую колесами пыль, я поняла, что не нужна отцу, что он никогда не приедет и не заберет меня отсюда. Сакубаи была права – отца я не заслужила.