У обоих на физиономиях застыла успокаивающая улыбка, а это был верный признак того, что пора начинать паниковать. В пространные объяснения мистера Аклеуса, что доктор решил сам навестить своего пациента во внеурочное время, Ларсон не поверил тут же. К тому же, после осмотра, эти двое никуда не смылись, уселись на кухне и замерли, пока Ларсон не предложил им выпить кофе.

Заручившись одобрением по поводу данной идеи, Диоген Аклеус деликатно кашлянул в кулак, отчаянно взглянул на доктора и после утвердительного кивка последнего тихонечко спросил:

— Ларсон, как Вы себя чувствуете?

Старик не спускал глаз с кофе машины, которая привычно шумела и сопела, чтобы изрыгнуть черную ароматную жижу, но прозвучавший вопрос поставил его в тупик. Он обернулся и поднял кустистые брови вверх.

— Да… собственно, мой визит сегодня он призван убедить в вашей способности воспринять одну новость.

Ларсон тут же забыл за кофе и судорожно сглотнул, во рту мгновенно пересохло. От адвоката не укрылось, что старик побледнел и не стал тянуть с рассказом о том, ради чего его сюда пригнали сегодня. Именно пригнали.

— Мисс Кейтенберг…

— Черт побери тебя, Аклеус! — взбеленился старик и грохнул кулаков по столу, так что доктор и адвокат вздрогнули. — Не тяни! Что с ней?

— О, нет! Она здорова и мисс Кейтенберг, собственно, сегодня сюда приедет.

Неловкость построенного объяснения смутила Диогена Аклеуса, но на это никто не обратил внимания. Резкий тон старика был вполне предсказуем, а потому никто не обратил внимания на явную грубость. Доктор торопливо подошел к своему пациенту и нащупал пальцами на руке вену, чтобы проанализировать частоту пульса.

— Ларсон, как Вы себя чувствуете? Простите, но я настаиваю, чтобы Вы приняли успокоительное и ненадолго прилегли.

— В гроб загоните меня своими таблетками, — прошептал Ларсон, хватаясь за сердце, его дыхание стало глубоким и прерывистым.

Радость и неверие бурлили в старых артериях и венах, разнося по телу какой-никакой адреналин, что сказывалось на сердце. Бурча под нос проклятия, он дал уложить себя на диван, который обходил со страхом задеть целую неделю.

Через час старик успокоился, начал виновато улыбаться, вылил остывший кофе в раковину и приготовил свежий, заверив доктора, что зерна не содержат кофеина. Так они и просидели битых полтора часа.

Серьезно подумывая сделать несколько бутербродов и угостить своих гостей, Ларсон отбросил эту идею, вспомнив сколько стоит колбаса и что эти двое ни во что его не ставят. Заявились с твердой уверенностью, что он словно грудное дитя беспомощный и слабый, помрет на месте от радостных новостей.

Аклеус время от времени извинялся, а после вставал из-за стола и подходил к окну. Осмотрев улицу он с бесстрастным видом возвращался на свое место.

В какой-то момент, любопытство пересилило скромность и Ларсон последовал его примеру — улица ничего нового не являла, кроме припаркованной машины скорой помощи на противоположной стороне дороги. Довольно хмыкнув, Ларсон догадался, что подобные меры предосторожности могли исходить только от одной маньячки, которая ему уже давно не позволяла спокойно помереть, всеми медицинскими способами восстанавливая пошатнувшееся здоровье, которое любовно усугублялось на протяжении последних десяти лет.

Сжав с силой губы, чтобы скрыть улыбку, Ларсон нахмурился и вернулся за стол, как вдруг, в дверь постучали.

Решительно остановив подхватившегося с места адвоката, Ларсон подтянул свои бессменные спортивные штаны, одернул клетчатую фланелевую рубаху и пошел открывать дверь, делая глубокие успокаивающие вдохи.

За дверью стояла к красивая девушка и Ларсон с тревогой всматривался в знакомые черты лица, в которых не осталось ничего привычного.

Эмма редко пользовалась косметикой и старик удивился тому, как несколько умелых штрихов могут изменить человека. Красивая, печальная и с застывшими глазами.

Внезапно старик почувствовал, как его затрясло, он больше не мог сдерживать расшатанные нервы, которые играли с ним злую шутку. Помня какой Эмма уехала, он только и молил всех святых, чтобы она жила.

Просто дышала, ходила, ела, спала…и хотя бы иногда улыбалась.

Шагнув в прихожу Эмма запнулась на секунду и вдруг закусив губу обняла Ларсона, крепко прижав к себе. В ответ он по старчески крепко вцепился худыми руками, попутно вытирая слезы рукавом рубашки.

Она улыбалась!

Этого было достаточно. Эмма была здесь и пустая красивая квартира, как по мановению волшебной палочки, ожила.

— Ну, здравствуй… — раздался ее ломкий голос.

Полностью игнорируя трогательную сцену долгожданной встречи, в дверь протиснулся Хьюго, который с восхищением пялился на интерьерное решение вполне трущобной квартиры. Он с ужасом взирал на дом, таких было пруд пруди в Нью-Йорке — самом мерзком и отвратном городе мира. Судя по небу скоро еще и снег повалит. Брезгливо морщась Хьюго все же горел желанием взглянуть на то, где будет жить его муза и ничуть не пожалел о решении.