Быть может, дорогой читатель, тебя удивит, почему я пишу «школа», а начинаю главу с «детского сада». Объяснение этому очень простое. «Школа» – слово многозначное: есть школа, где обучают детей азам разных наук, а есть школа жизни. В последнем значении я и употребил слово «школа» в названии главы.

Ситуации, о которых пойдет речь в этой главе, я называю «детсадовскими», потому что группирую их по одному признаку: эти события, свидетелем или участником которых я был, расшатывали мое примитивное материалистическое понимание мира, сдирали с меня шоры однобокого видения и учили бесстрашию. Любой человек, а не только ученый, должен быть бесстрашным, видеть мир без предвзятости, иначе ничего нового он не заметит.

Был очень далекий 1955 год, начало июля. Я только что окончил московскую школу с серебряной медалью. Медаль давала мне право сдавать только один экзамен по профильному предмету при поступлении в институт. Блатом я никогда в жизни не пользовался, а взяток не давал – не нравится – и еще потому, в частности, что лишних денег никогда в жизни не имел. Поэтому пришлось срочно стать взрослым и принять на себя ответственность за судьбу. Я был уверен, что получу медаль и буду сдавать только один экзамен, а поэтому загодя перерешал все примеры из нескольких конкурсных задачников по математике, поскольку выбрал институт, где надо было сдавать именно математику. Да, забыл сказать, что в армию идти я категорически не собирался. Поэтому у меня оставались две возможности: или сдать успешно одну математику в июле, или повторить сдачу в августе на общих основаниях – писать сочинение и пр. Конкурс среди медалистов был такой, что этот единственный экзамен надо было сдать на пятерку. На экзамене требовалось решить шесть (кажется) задач, а потом показать ход решения преподавателю. Пять задачек я решил одной левой, а на шестой меня заклинило. И чем больше я размышлял, тем хуже становилось мое настроение. Я понял, что такого типа задачки каким-то образом пропустил при подготовке. Можно сказать, что я смирился с четверкой, но в истерику не впал. Это меня и спасло…

Открылась дверь в нашу аудиторию, и влетел растрепанный абитуриент, который собрался доказать экзаменатору, что экзаменатор – дурак, а он, абитуриент, напротив – умен. Он подскочил к столу экзаменатора и начал орать, потрясая листками бумаги со своим решением. Когда абитуриент немного успокоился, экзаменатор тихо и неторопливо объяснил ему правильный ход решения его задачи. Я совершенно забыл про свои невеселые мысли и с интересом следил за их спором. Когда он кончился, я понял, что теперь знаю, как надо решать мою собственную задачу: в услышанном я уловил намек и тотчас же воспользовался подсказкой. Получив пятерку, я немедленно отправился в турлагерь и к началу занятий появился в институте, слегка напоминая негра.

Долгие десятилетия я воспринимал этот эпизод как забавную историю. Но потом понял, что в ней были заложены две составляющие любого информационного чуда. Во-первых, необычная информация должна вовремя откуда-то поступить – здесь мы не командуем. Во-вторых, информация должна быть воспринята – это задача человека, которому данная информация адресована. И тут есть важное условие: в критические моменты жизни человек должен быть безразличен к результату. Тогда он способен воспринимать подсказки, которые ему адресует Провидение [1] . Это очень трудно, но возможно.

Второй эпизод – из более позднего времени, когда я не только окончил институт, а уже лет двадцать занимался физикой плазмы и был научным сотрудником элитного Института атомной энергии им. И. В. Курчатова (ИАЭ). Был день рождения Олега – моего приятеля, тогда сотрудника нашего Института. Ели-пили, пели песни. Потом все подустали. Олег предложил: «Все, хватит, займемся картами». В карты я не играю и поэтому начал возражать. Олег, не обращая внимания на мои протесты, стасовал колоду, выбрал пять карт сверху, показал нам, какие именно он отобрал, стасовал уже их и выложил на стол рубашками кверху. Порядок раскладки на столе он видел, мы – нет. Выложил и говорит:

– Сейчас, Илюша, я тебя развеселю, но ты должен отвечать на мои вопросы, совершенно не задумываясь и сразу. Готов?

Я кивнул.

– Ткни пальцем в даму крестей.

– А откуда я…

– Ткни пальцем, тебе говорю.

Я для смеха наугад показал на одну карту. Олег перевернул ее – трефовая дама. Все в замешательстве.

– Сейчас я тебя, Илюша, развеселю, только отвечай не задумываясь, – бубнит Олег и раскладывает карты заново. – Ну-ка найди семерку червей, только не думай!

Я ткнул пальцем. Олег открыл карту. В самом деле – семерка червей. Тут я пискнул:

– Олег, это фокус? Тогда объясни как.

– Илюша, это не фокус. Я мысленно внушаю тебе, чтобы ты выбрал данную карту, расположение которой я знаю, а ты не знаешь.

– Олег, мы с тобой физики. Если это эксперимент, то давай его усложним. Я поворачиваюсь к тебе спиной. Мы нумеруем позиции карт от тебя слева направо. Я не оборачиваюсь и называю номер. Так мы отметаем все возможные визуальные сигналы.

– Хорошо, – согласился Олег.

Я еще два раза угадал карту.

– Все, – сказал Олег, – больше не могу, устал.

Через несколько лет я прочитал научную статью В. М. Бехтерева под названием: «Об опытах над мысленным воздействием на поведение животных». Всемирно известный в области психиатрии ученый рассказывал коллегам по профессии о том, как он научился у знаменитого дрессировщика В. Л. Дурова умению без произнесения слов внушать животным, в частности собачке Пикки, алгоритм сиюминутного поведения. Двое больших ученых (я имею в виду Дурова и Бехтерева) сумели заставить собак выполнять сложные мысленные приказы. Аналогично, значительно менее крупный ученый – мой приятель Олег – заставлял меня отгадывать задуманную им карту. Эти два факта реализации мысленных приказов стали моим опытом Майкельсона. Так, Эйнштейн, предположив безусловную правоту результата одного, но крайне важного физического эксперимента – опыта Майкельсона-Морли, – создал специальную теорию относительности. Я же, как физик, знал, что весь арсенал классической физики (исключая квантовую) не может объяснить явление, наблюдателем и участником которого был Бехтерев, а много позже – я, но безоговорочно поверил, что передача информации телепатическим путем, по крайней мере, в отдельных случаях – возможна.