— И на следующий день после этого?

— И на следующий, — согласилась она, ища в непреклонном лице подтверждения отголоскам волнения, слышимого в голосе.

— Я навёл о тебе справки потом. Я был не первой твоей жертвой.

— Да, — Леська опустила ресницы.

— Только ты всего не могла предусмотреть, — он внимательно посмотрел на неё, пользуясь тем, что она этого не сможет заметить.

— Да.

— Что же пошло не так?

Что пошло не так? Леська не знала. Ни тогда, ни сейчас. Что случилось с ней в тот год, что она не смогла удержать расстояния с мужчиной, которому понравилась? Тогда она не смогла найти ответ на этот вопрос. Просто не знала этого. Тогда она не знала и того, что детей надлежит защищать от потрясений: от соприкосновения со смертью, болью. И страхом. Теперь уже это не должно было ранить её, она испытала свою меру ужаса и отчаяния оставшись одна в незнакомом городе, понимая, что никто, в том числе её мать, не сможет объяснить ей того предательства, которое как-то невзначай было совершено над ней.

Тогда она думала, что всё то, что делает и совершает её мать, свидетельствует о её любви, о привязанности, о желании сделать её жизнь лучше, о самой естественной вещи в мире — о материнской заботе. А если это было так, она, Леська, не была вправе позволять себе противиться чувству, заставлявшему её подчиняться и молчать.

Это продолжалось так долго, что когда что-то пошло не так, когда до Леськи, наконец, дошла поражающая очевидность её заблуждения, она просто-напросто не могла поверить в собственное озарение. Она долго вглядывалась в мать, ища и не находя в ней той действительной простой заботы, которой матери обычно окутывают своих отпрысков. Искала понимания поступков и оправдания действий, искала искренности и логики, пусть своей, непонятной ей, Леське, может быть немного тёмной или запутавшейся, но продиктованной искренней любовью.

Леська с трудом помнила тот первый скандал, который уже не задел её, не оставил в душе ничего — даже шрамов. Она не могла, да и не старалась вспомнить, что тогда мать требовала от неё: встретиться с новым незнакомым мужчиной, пропустить школу или обвести вокруг пальца старуху-соседку. Она кричала что-то, перемежая громкие слова упрёками, входила и выходила из комнаты, бросала что-то на пол. Леська смотрела на её побледневшее, подурневшее лицо, на то, как она болезненно морщила лоб, а затем угнетающе молчала. Первый раз в жизни ей не было жаль матери, не было в душе никакой к ней любви, никаких дочерних чувств. Стояла рядом хорошо знакомая женщина, но не её мама. Не её мама.

Её мама не могла заставлять её избавиться от ребёнка, а эта женщина могла. Её мама не стала бы славить её перед людьми, а эта — первая бы побежала. Её мама принимала бы её со всеми проблемами и помогала бы справляться, а эта женщина — нет.

Поэтому Леська ничего ей и не сказала. Ни об отъезде, ни о ребёнке, ни о брошенной школе. Она закинула в рюкзак документы, смену белья и села в электричку…

Что пошло не так?

Она узнала, что такое предательство? Она полюбила, и мир, наконец-то, сложился в ясную и честную картинку? Почему Фёдор спрашивает, что пошло не так? Разве он не знает? Разве не увидел этого в её глазах тогда? Что пошло не так?

Леська повернулась к холодильнику, взяла морковь и баклажаны, мясо, баночки с готовыми соусами, расставила всё на столе, высыпала в чашку куркуму, смешала с паприкой. Она почти не понимала, что делала. Что-то месила. Только вот что?

Фёдор наблюдал за ней, и она надеялась, что он забыл, о чём спрашивал, ибо у неё не было ответа на его вопрос. В конце концов, не выдержав молчания, она судорожно выдохнула.

— Почему ты до сих пор не женился? — поинтересовалась она, сама не понимая, с какой целью.

— Считаешь, что в двадцать шесть мужчине обязательно быть женатым? — после некоторой паузы откликнулся он. Она видела, что он всё ещё следит за ней, но из взгляда почему-то исчезло то напряжение, которое заставляло её нервничать.

— Девчонки за тобой табунами бегают.

— Откуда знаешь?

Леська пожала плечами.

— Иногда попадается светская хроника на глаза.

— Не такая уж я и знаменитость, — усмехнулся он, — или ты следишь за мной?

— Мне просто нравятся твои статьи и кое-какие комментарии.

— Ого! Я должен этому верить?

— Как хочешь.

— А ты замужем? — Фёдор спросил как-то так, без особого интереса. Так же как она его.

— Нет.

— Внебрачный ребёнок?

Голова Леськи сама собой поднялась. Порывисто и резко. Откуда он знал про Маську? Она лихорадочно перебирала в голове все моменты, когда могла случайно сболтнуть лишнего. Не было такого. Откуда же знал про её ребёнка?

Ну, вообще-то могла сказать Ксения. Ведь она точно знала, что у Леськи есть дочь. Спокойно! Всё в порядке! Нет нужды так нервничать: иметь ребёнка не преступление.

Но стоило ему задать ещё один вопрос, и ей конец. Стоило ему просто спросить, сколько Маське лет или её настоящее имя, и она не сможет соврать. Не сможет уклонится от ответа. Он может и не задать вопроса, а просто-напросто проверить. Как-нибудь на досуге. Что тогда? Зачем она пришла в этот дом? Зачем только осталась?

Успокойся! Ну, узнает он про Маську, и что в этом плохого? Ты разве её скрывала когда? Прятала от него? Увозила в другую страну?

Надо продолжать вести себя как ни в чём ни бывало. О чём он спросил? Ах, да… Внебрачный ребёнок…