Деэр завороженно смотрит на него.

— Он пурпурный.

— Это океанская соль, — объясняю я. — Она придаёт огню синий и фиолетовый цвет. Но не вдыхай дым. Он великолепен, но токсичен.

— Значит, смотреть, но не вдыхать? — Деэр кажется удивлённым.

Я киваю.

— Именно. Вместо того чтобы дышать дымом, почему бы тебе не повернуться и не посмотреть на бухту?

Он делает как я прошу, и по его лицу я замечаю, что он впечатлён. Вокруг нас разбросаны небольшие озёрца, в каждом из которых обитают морские жители: растения и моллюски, крабы и водоросли. Вокруг всё кажется волшебным, когда ночь озаряется фиолетовым светом.

— Во время прилива они затопляются. Фактически, нельзя добраться до задней части бухты. Но во время отлива уровень воды понижается, и уже можно зайти туда и увидеть всё, что прячется под водой.

— Это невероятно, — заключает Деэр, обходя и осматривая окрестности. — Неудивительно, что это твоё любимое место. — Он двигается мягко и непринуждённо. Легко.

На самом деле, с ним легко. С каждой проведённой с ним минутой я чувствую, что паника и страх за Финна отступают, а на смену им приходит спокойствие.

Несмотря на всю его утончённость, с ним так же комфортно, как и в своих любимых джинсах. Деэр не осуждает меня. Не высмеивает. Он просто принимает то, что я ему предлагаю, не настаивая на большем.

Пока он стоит на коленях, осматривая озерце, я изучаю его. Сегодня вечером он одет во всё чёрное: чёрную толстовку и такого же цвета джинсы. Грациозность его движений заставляет даже толстовку выглядеть элегантной. Он изящный и утончённый — не то что мальчишки в школе.

И это так необычно, что невольно подкашиваются коленки.

Он поворачивается ко мне, его взгляд тёмный и любопытный.

— Чем тебя расстроил брат?

Меня снова охватывает паника, и какое-то время я смотрю мимо Деэра на океан.

— Мы близнецы. Финн хочет поступать в другой колледж, а я не согласна. Он нуждается во мне.

Деэр разглядывает меня, словно пытается понять. Я даже слышу, как в его голове крутятся шестерёнки. Он открывает рот, но прежде чем успевает что-нибудь сказать, я его перебиваю:

— Ты не понимаешь, — предупреждаю я. — У моего брата проблемы. Психические проблемы. Даже принимая лекарства, он продолжает во мне нуждаться.

И если я хотела его напугать, то у меня ничего не выходит. Деэр всего лишь невозмутимо кивает.

— Это похвально, — говорит он, — что ты так сильно о нём заботишься.

Я вскидываю голову.

— Конечно забочусь, — резко отвечаю я. — А как иначе? Он же мой брат.

Деэр улыбается и примирительно поднимает руки.

— Успокойся, — мягко говорит он. — Я просто высказал наблюдение. Не каждый будет так заботиться о человеке, и неважно, член семьи он или нет.

Я сверлю его взглядом.

— Удручающие мысли. Почему ты вообще здесь? В темноте? Один? — Я бросаю ему его же ранее сказанные слова в попытке сменить тему. Он улыбается в знак признательности за мои усилия.

— Мне было скучно. И я подумал, что отсюда смогу лучше увидеть звёзды.

Он прав. Отсюда действительно можно увидеть звёзды, а на вершине горы их загораживают деревья.

Ему, что же, нравятся звёзды? Может ли он быть ещё совершеннее?

Деэр указывает наверх.

— Вот Пояс Ориона. А вон там… Андромеда. Жаль, что сегодняшней ночью не видно Персея. — Он замолкает и смотрит на меня. — Ты же знаешь их миф?

Слушая успокаивающий ровный голос Деэра, я позволяю себе отгородиться от насущных проблем и сосредоточиться лишь на его тёмных глазах, полных губах и длинных руках.

Я киваю, вспоминая, что узнала об Андромеде на уроке астрологии в прошлом году.

— Да. Мать Андромеды оскорбила Посейдона, и девушка была приговорена к смерти от морского чудовища, но Персей спас её и женился на ней.

Он кивает, довольный моим ответом.

— Да, и теперь они обитают на небе, чтобы напоминать юным влюблённым о ценностях вечной любви.

Я фыркаю.

— Ага. А потом о них сняли банальный фильм, в котором удалось исказить сразу несколько греческих мифов.

Губы Деэра подрагивают.

— Пожалуй. Или, быть может, мы просто не разглядели лежащую в основе идею о вечной любви. — У него забавное выражение лица, и я не могу понять, говорит ли он серьёзно или просто пытается иронизировать, потому что «тебе не понять всей иронии».

— Знаешь, это чушь, — говорю ему я, представляя, как бросаю воображаемые кости. — Я про вечную любовь. Ничто не вечно. Любовь увядает, или влечение, или, быть может, умирают сами люди. В любом случае, любовь в конце концов всегда умирает.