В моих снах он всегда рядом со мной.

А потом, когда я просыпаюсь, когда оглядываю все те места, где мы с ним были, его нигде нет.

Он умер.

Сегодня, когда я просыпаюсь, в кресле Финна меня ждёт Деэр. Сейчас только утро, но он выглядит невероятно элегантным и повседневным в облегающей одежде, вытянувшись на солнце.

— Не думаю, что смогу остаться здесь, — говорю я, мой голос хриплый со сна и резкий от воспоминаний. — Куда бы я ни пошла… всё напоминает.

Деэр кивает.

— Понимаю.

— Что мне делать? — шепчу я.

Он качает головой.

— Я не могу решать за тебя.

— Я не хочу оставлять Финна, — произношу дрожащим голосом. Но Деэр снова качает головой.

— Финна здесь нет, Калла-Лилия.

Я сглатываю, потому что его действительно нет.

— Это так странно, — задумчиво размышляю я. — Я всё время думала, что Финн пытается убедить меня сходить на кладбище, чтобы попрощаться с мамой. Но в действительности это мой собственный разум пытался заставить меня увидеть реальность, не так ли?

Деэр смотрит на меня с сочувствием.

— Не знаю. Может быть.

— Мне нужно попрощаться с ними обоими, — говорю ему. — Но сегодня я не могу. Мне нужна хотя бы минута, чтобы всё обдумать.

— Бери столько времени, сколько нужно, — понимающе говорит Деэр. — Не спеши. Мы будем двигаться так медленно, как ты захочешь.

Он притягивает меня к себе, и я прижимаюсь лбом к его груди, а он поглаживает меня по спине.

Мои ладони горят, и я отстраняюсь, рассматривая их.

На них волдыри, красноватые и шелушащиеся, уже на стадии заживления. Я даже не замечала их до сих пор, хотя очевидно, что они у меня уже давно.

— Ты колола дрова, — поясняет Деэр, и я съёживаюсь. Съёживаюсь, ведь я знаю почему.

— Это была работа Финна, — вслух произношу я. — Должно быть… я считала себя Финном. И что папе понадобятся дрова, когда мы уедем в колледж.

Деэр согласно кивает, и я до сих пор не могу понять, почему он остался со мной. В моей голове полнейший сумбур.

— Как будто мой разум был канатом, который распадался и распускался, пока не остался висеть лишь на одном волоске.

Деэр качает головой и снова привлекает меня к себе.

— Тебе нужно было время, чтобы осознать случившееся. Вот и всё.

— Я всё ещё не готова. — Мой голос срывается при мысли о том, что мне придётся жить дальше без Финна.

— Я знаю.

Проходит ещё четыре дня, прежде чем я снова поднимаю эту тему. Четыре дня отец с Деэром наблюдают за мной, ища признаки, что я тронулась умом; четыре дня дождя, сна и тишины.

Четыре дня траура.

Четыре дня это висело надо мной, пока однажды утром я не дошла до предела.

— Я должна сделать это сегодня, — решаю я за завтраком. Деэр тут же поднимается.

— Хорошо.

По дороге на кладбище я еду на заднем сиденье его байка, прижавшись лицом к его сильной спине. Я закрываю глаза и вдыхаю свежий воздух, впитывая солнечный свет, ощущая тепло.

Тепло = Жизнь.

Мы останавливаемся возле ворот, и Деэр заглушает мотор в знак уважения к священному месту захоронения.

— Так странно, — говорю я ему, пока мы бредём по ухоженной территории, обходя надгробные камни. — Я помнила мамины похороны, но совсем ничего о похоронах Финна. Они проходили одновременно, но мой разум заблокировал всё, что связано с Финном. Но теперь я вспомнила. Ты был там. Я видела. Ты стоял позади всех.

В тот момент я даже не помнила его. Боже.

Деэр сжимает мою руку, и мы направляемся прямо в конец кладбища, прямиком к белым мраморным надгробиям, расчерчивающим границы земли.

Сначала я смотрю на мамин камень, поскольку хоть это и мучительно, но всё же проще.

Лаура Прайс. Опускаясь на колени, я прослеживаю пальцем контуры её имени.

— Прости, мам, — шепчу я. — Мне очень жаль, что я позвонила. Мне так жаль, что ты ответила. Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Я оставляю на пальцах поцелуй и прижимаю их к камню, а потом делаю самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать.

Я поворачиваюсь и прощаюсь с братом.

Моим Финном.

Мемориальный камень Финна белый и светится в лучах послеполуденного солнца. Надпись на нём вызывает у меня слёзы, потому что я сразу же узнаю её… она очень похожа на ту, что вырезал Марк Твен на надгробии своей дочери.

Слова на камне Финна размываются, когда на глаза снова наворачиваются слёзы, а может, они и не переставали идти.