Терри: Понимаете, больше всего мне в Стюарте не нравится эта его чертова рассудительность. Сначала он производит впечатление нормального, приятного парня. И все хорошо, пока это так. Он говорит с тобой прямо, он честен – до тех пор пока сам не перестает замечать, что становится нечестен. Так что еще? Я не знаю, можно ли сказать, что он типичный британец, так что я не хочу обобщать до целой нации. Но он едва ли не самый скрытный парень, кого я когда-либо встречала. Я имею ввиду эмоционально. Просишь его сказать, что он хочет, а он смотрит на тебя так, словно это какое-то новомодное чудачество. Просишь его сказать, что он ждет от наших отношений, а у него такое лицо, словно ты сказала что-то неприличное.

Ну вот. К примеру. Фотография. Мне нужны деньги. Стюарт говорит – возьми полтинник в моем бумажнике. Оттуда выпадает фотография, я смотрю на нее, я говорю: «Стюарт, это кто?» Он: «А, это Джиллиан». Первая жена. Ну да, конечно, почему бы нет и все такое. В бумажнике, а мы уже два или три года как женаты, ну что ж – почему бы нет? Я никогда не видела ее фотографий раньше, но что ж такого– разве это обязательно? «Стюарт, ты хочешь мне что-нибудь рассказать об этом?» – спрашиваю я.

– Нет, – говорит он.

– Точно? – говорю я.

– Точно, – говорит он, – Я хочу сказать, что это Джиллиан.

Он забирает фото и кладет его обратно в бумажник. Естественно я записалась на прием к психоаналитику.

Мы продержались минут восемнадцать. Я объясняю, что главная проблема со Стюартом в том, что он не хочет говорить о наших проблемах. Стюарт говорит: «Это потому, что у нас нет никаких проблем». Я говорю: «Вот видите?»

Так мы препираемся некоторое время. Потом я говорю: «Покажи фотографию». Стюарт говорит: «У меня ее нет». Я говорю: «Но ты же носил ее с собой каждый день все время пока мы женаты». Я конечно не знаю наверняка, но он не отрицает.

– А сегодня у меня ее нет.

Я поворачиваюсь к психоаналитику. Она а.) женщина б.) самый уравновешенный человек на свете и как раз поэтому в.) я выбрала ее для того, чтобы она помогла Стюарту немного приоткрыться. И я говорю ей: "Мой муж таскает с собой в бумажнике фотографию своей первой жены. Это цветная фотография, немного не в фокусе, думаю, снято откуда-то сверху и сбоку, телеобъективом. На ней его жена, его бывшая жена, у нее испуганный вид, на лице кровь, словно ее избили, на руках ребенок. Честно говоря, когда я увидела ее, я решила, что это беженка из зоны конфликта или что-то в этом роде. Но это просто его бывшая жена, заплаканная, кровь на лице, вот так. И он носит эту фотографию с собой. И так все время пока мы вместе.

Последовала долгая пауза. Наконец доктор Харрис, которая оставалась совершенно нейтральной, не выносила никаких решений в течение почти шестнадцати минут, говорит: «Стюарт, вы не хотите рассказать об этом?»

И Стюарт отвечает, в самой своей вызывающей манере: «Нет, не хочу». Потом он встает и уходит.

– Что вы на это скажете? – спрашиваю я.

Психоаналитик объясняет, что по правилам оба партнера должны присутствовать, когда она высказывает свое мнение или вносит предложения. Все, что я хочу услышать, это ее мнение, черт побери, просто мнение, но даже этого не могу получить.

Так что я ухожу, и меня ничуть не удивляет, что Стюарт ждет меня в машине и отвозит домой, по дороге мы обсуждаем дела в ресторане. Как будто то, что случилось, оставляет его равнодушным. Думаю, в чем-то так оно и есть. Он просто хотел уйти.

В тот же день, чуть позже, я предпринимаю последнюю попытку. Я говорю: «Стюарт, это ты ее ударил?»

А он отвечает: «Нет».

Я ему верю. Я хочу сказать, это очень важно. Я абсолютно доверяю ему. Я просто не знаю его. Что у него внутри? У нас было бы все прекрасно, если бы мне не приходилось задавать себе этот вопрос.

Оливер: Помните Миссис Дайр? Моя консьержка и Церберша из служившего мне насестом дома 55 – через дорогу от дома новоиспеченной четы Хьюзов (до чего мне ненавистно это множественное число). В садике перед домом росла переболевшая араукария, а калитка шаталась и поскрипывала. Я хотел починить ее, но миссис Дайр заявила, что с калиткой все в порядке. Но не со мной. Я страдал и она ухаживала за мной. Страницы ее собственной жизни к тому времени замело время, ее голова держалась на позвоночнике подобно тому, как поникший цветок подсолнечника свешивается со своего стебля, ее седые волосы вновь стали песочного цвета. Бывало я с грустной нежностью смотрел на ее успевшую появиться тонзуру – розоватую проплешину в румяной корочке.

Внезапный страх: а вдруг она умерла, а вдруг там уже живет какая-нибудь молодая пара, они перекрасили ее желтую дверь, повесили на окна веселенькие жалюзи и подстригли араукарию так, чтобы было куда припарковать просторный семейный фургончик? Ну пожалуйста, пусть она все еще живет там, миссис Дайр. Смерть тех, кого мы знали лишь вскользь, трогает струны души иначе: скорее слышится челеста, чем тяжелый трубный зов, и все же это неоспоримая отметина предательства безжалостного времени. Смерть тех, кто нам близок, относится к «фактам жизни», которые так обожают Гадающие На Кофейной Гуще. Тогда как смерть тех, кто лишь едва коснулся партитуры нашей жизни, заставляет испустить болотный пузырек тлена.