Возможно, именно за эту смелость я и полюбил ее с первого взгляда…

– Ну, как тебе моя Лотхен? – поинтересовался Михаил, когда мы возвращались из гостей. – Не правда ли, она хороша?

– Твоя правда, – сдержанно ответил я. – Но знаешь, дружище, мне больше понравилась другая…

– Анхен? – удивился он. – Странно… Она же совсем дурну… прости, я хотел сказать – она немного уступает моей Лотте в красоте. Нет, они не сестры, Анхен – всего лишь дальняя родственница господина К., круглая сирота. Вдобавок бесприданница. Возможно, поэтому у нее до сих пор и нет жениха… Если хочешь, я замолвлю за тебя словечко перед ее дядей… не оставаться же тебе холостяком, как наш почтенный герр Иоганн Беккер! Ну как, друг, ты согласен?

…Мы с Михаилом сыграли свадьбы в один и тот же день. Правда, венчались в разных храмах. Он с Лоттой – в немецкой кирхе. А мы с Анной – в храме Святого апостола Матфея. Потому что моя невеста решила принять православие, чтобы быть единой со мной во всем, прежде всего в вере.

Так я обрел свое счастье. Но почему всем счастливым дням в моей жизни предшествовали либо встреча с Ксенией, либо хотя бы упоминание о ней в случайном разговоре? Кто скажет – почему?

Три года мы с Анхен прожили в любви и согласии, как говорят, душа в душу. Вот только детей нам Бог не давал. Хотя моя жена постоянно молилась об этом. И наконец Господь услышал ее…

С какой радостью мы ожидали появления на свет нашего первенца! Сколько надежд возлагали на его рождение! Анхен целыми днями шила ему приданое, распевая как птичка. И уверяла меня, что это непременно будет сын и мы назовем его Николаем в честь моего отца. А когда он вырастет, то станет врачом, как его отец, дед и прадед. Она жила ожиданием будущего материнства…

…Анхен умерла почти сразу же после родов. Последние ее слова, которые расслышал лишь я один, были благодарением Богу за то, что наше дитя родилось живым и здоровым. Мы не решились сказать ей правду: наш ребенок умер, едва успев появиться на свет…

Что было дальше – помню смутно. Кажется, я стоял на коленях перед стулом, на котором почему-то висело белое подвенечное платье Анхен, и разговаривал с ней, словно с живой. Да она и была жива… просто ее куда-то унесли. Наверное, чтобы она не испугалась, увидев меня мертвым. Ведь я умер. И меня окружали мертвецы… как странно, что Иван Крестьяныч и Михаил тоже скончались! Мертвецы ходили по нашему дому, что-то говорили мне, даже плакали… Но что мне было до них? Куда вы унесли мою Анхен? Я должен найти ее… Я пойду ее искать… Прочь! Это не я, а вы сошли с ума! Слышите! Да, я мертв, но если отьицу Анхен, то оживу вновь! Ведь у нас одно сердце, одна душа – их унесла с собой моя Анхен! Пустите же меня к ней!

Но вместо этого мертвецы заставили меня выпить какое-то снадобье, от которого я забылся тяжелым сном без сновидений. А проснувшись, впал в тупое полузабытье. Потому что понял: я ошибся. Анхен не уходила, она тут, совсем рядом. Вот она лежит на столе в белом подвенечном платье, среди цветов и горящих свеч, и спит… Тсс… не будите ее! Вот ее подняли и куда-то понесли. Я шел за ней, охраняя ее сон. Вот спящую Анхен внесли в церковь и запели… Отчего у этой колыбельной такой скорбный мотив и такие странные слова: «Со святыми упокой»? И почему моя Анхен так долго и крепко спит?! А куда ее понесли теперь? Что вы делаете? Ведь здесь же кладбище? Зачем вы кладете ее возле этой зияющей ямы? Что вы делаете?! Ей же будет страшно там одной, в темноте! Пустите меня к ней! Не уходи, Анхен! Нет! Нет!!!

Я бросился к могиле, куда опускали гроб с телом моей Анхен. Но тут чьи-то руки крепко схватили меня. Я попытался вырваться и упал. И в этот миг увидел над собой девичье лицо. Это была не Анхен. Но с какой скорбью и участием смотрели на меня эти незнакомые глаза!

Что было дальше – не помню.

…Со временем я настолько окреп, что уже мог вставать с постели и ходить по своему опустевшему дому. Однако целыми днями я просиживал в кресле, тупо разглядывая покрывающиеся траурным серым флером пыли медицинские книги и инструменты, которые лежали на моем столе. Ведь после смерти Анхен моя жизнь потеряла смысл. Ради чего мне было жить, если та, которую я любил больше всего на свете, спала непробудным сном в сырой земле?

Иван Крестьяныч и Михаил навещали меня каждый день. Старый врач потчевал меня лекарствами, а друг старался развлечь беседой. Увы, от этого было мало проку – я не хотел жить. Но однажды поутру Михаил пришел ко мне и взмолился:

– Выручай, Яша! Тут меня к баронессе фон С-н пригласили. Помнишь такую? Нравная дама! Так вот, она требует, чтобы непременно был консилиум… Будь другом, Яша, выручай! Иначе я пропал!

И ради того чтобы помочь другу, я заставил себя встать, поехать вместе с ним к захворавшей баронессе, осмотреть ее и назначить лечение. После чего мне вновь захотелось работать, а значит, и жить.

Много лет спустя, незадолго до кончины, Михаил признался мне, что тогда он схитрил – баронесса вовсе не требовала консилиума. Но его ложь оказалась пресловутой ложью во спасение. И пусть кто-то посмеет сказать мне, будто покойный Михаил Н. был плохим врачом! Он был одним из лучших докторов, с которыми мне посчастливилось общаться и работать. Ведь тогда ему удалось вылечить мою душу. И пока бьется мое сердце, в нем будет жить благодарная память о моем верном друге Михаиле.

А потом я отыскал ту девушку… Мне хотелось поблагодарить ее за участие. Оказалось, что она – единственная дочь офицерской вдовы. Звали ее Лизонькой Голубевой. Она и впрямь была ласкова и кротка, как голубка… как моя незабвенная Анхен.