— Проверь Тасю… Не должно быть привязки! Только молчи ей об этом! — он схватил Риту за грудки и прорычал не своим голосом: — Молчи, поняла? И всем скажи!

— О какой привязке? — вдруг недоумённо спросила Рита. — Кого ты куда привязал? К кровати? Зачем? Не понимаю.

— Хор-рошо! — прорычал-просипел Киату и рванул за мачты, мимо камбуза, а потом в грузовой трюм.

Там остановился за тюками с мукой и осел тяжело на грубо сколоченный ящик. Всю ногу жгло и саднило. Он стянул сапог и задрал штанину: вторая чёрная жемчужина набухала, как клещ, пьющий кровь, над пяткой, а сизая вязь разрасталась по коже вверх к колену, словно её прямо сейчас нещадно татуировали изнутри. То же самое происходило на руке. Но всё это были пустяки. Просто царапины. Киату задыхался. Он умирал от любви.

Ничто так не объединяет женский коллектив, как лозунг «Они все козлы!»

Я плакала навзрыд, а Галя, Ариадна, Аня и Рита собрались вокруг меня, преданные куда больше, чем после священной присяги дживе, и выдавали недовольство противоположным полом, каждая кто во что горазд. Аридо попытался протиснуться в каюту и посочувствовать, но был дружно послан… на палубу.

— Гад и сволочь! Ну, мы ему покажем! Всем покажем, выдрочка! Этот пиратище не лучше, чем Витька Козлевич! А ты знаешь, что мне говорил Витька? — грозила куда-то в сторону Морны кулаком Крохина. — Что я особенная! Что от моих глаз солнце сияет ярче, а от медалей ещё ярче! А сам… ну ты знаешь!

— С Витей я просто танцевала, а Киату я люблю-ю-ю, — растирала я слёзы по щекам. — Он моя первая любовь! Если не считать Джона Сноу…

— Так у тебя ж вроде ещё Арсений был какой-то, — вставила Аня Фуц.

— Это и был Джон Сноу, — прорыдала я, а Рита подсунула мне стакан воды.

Аня встряхнула рыжими спиралевидными кудряшками и заявила:

— Тогда точно первая любовь! Да ты не реви, Таська! Знаешь, какая у меня была засада с первой любовью?! Я ему крутую машинку за карманные деньги на день рождения купила, а он все мои новогодние конфеты шоколадные из подарка сожрал!

— Машинку? Конфеты? — моргнула Грымова. — Какие-то у вас странные ролевые игры.

— Так то в детском саду было! А в школе я влюбилась, а он мне списывать не давал, ботан! А ещё отличник! Зато другой дал, Костик, милаш такой был, но приставучий.

— Ранняя у тебя любовь, — удивилась Рита.

Крохина снова вступила:

— Да это ещё что! Я впервые в два года влюбилась. Папа мне как раз голову сбрил налысо, чтобы кудри хорошо росли…

— Не помогло, — заметила Грымова.

Крохина отмахнулась и, ничуть не обидевшись, продолжила:

— Так вот, а я испугалась щетины на голове, колючее же отрастало, и ходила только в чепчике или в косыночке, зато влюбленная! Чуть меня родители за порог выпустят, а я бегом через три этажа к нему и давай стучать: «Андрея, моя Андрея, я пришла к тебе»!

— А он? — спросила я, вытирая нос подолом ночной рубашки.

— А ему четырнадцать было, — ответила Крохина, — он от меня шарахался, как от зачумлённой. Прикиньте, пацану-подростку такая школопендря орёт про любовь на весь двор. Все ржут, а мой Андрюха краснеет и теряется. Даже ни разу на ручки не взял. А я просилась. Знаешь, Таська, я год страдала, а сейчас про него ничего не помню, кроме брюк ниже колена и ботинок.

— Неотразимые, видать, были ботинки, — хмыкнула Грымова.

— Коричневые.

Все рассмеялись. Даже я сквозь слёзы.

— А мне вообще до Арика в личной жизни не везло, — вдруг призналась Грымова. — Росту во мне метр восемьдесят, и не маленькой была от роду. А ещё у меня батя пил всегда. И посейчас пьёт. В деревне. Кому нужна такая невеста? Мой первый парень бросил меня после того, как мы это, ну переспали… И сказал: «Ничего личного, Адочка, только секс». Мерзота, так и не запомнил, как меня зовут правильно! Даром, что тре…

— Тренер?! — округлила глаза Аня Фуц. — Семен Исаакович, что ли?

— Нет, другой, — закашлялась Грымова. — В шко… Ну в общем, давно. За кого ты меня принимаешь?! Семену Исааковичу на пенсию пора, какая тут первая любовь, ты вообще сечёшь?

— Секу, — хмыкнула Аня. — А то я уже подумала.

— Не думай, тебе вредно. И так весь мозг в спиральки рыжие вышел, — заявила Грымова. — Второй мой, из пацанячей команды по гребле, ничо был такой. На лицо. А характером тоже дрянь. Жадный-прежадный. Один раз мороженое купил и уже думает: осчастливил. Но целовался не плохо, хоть и козёл.

— Все они такие, — вздохнула Крохина. — Я их била-била в детстве, пока папа на спорт не отдал. Потом уже сами разбегались, а чего обзывались-то? Без мозгов! Не видят, у кого бицепсы больше?

— Ой, и не говори, — сказала Аня, убрав прядь за ухо. — За шубку ему уже я по гроб жизни обязана. Подумаешь, норка стриженая, белая! Другим вон вообще яхты дарят. А ещё олигарх!

— А Киату был щедрым, — взвыла я.

Грымова обняла меня так, что чуть рёбра не хрустнули: «Не хнычь, мелкая! Мы с тобой!».