Вместо этого он повел себя как старый дурак, на которого и был похож: несколько раз обошел вокруг дома, постоял тут, постоял там, посмотрел на окна, сел в машину, вышел, снова сел, несколько раз позвонил. Все это время человек в доме — он видел краем глаза — двигался от окна к окну, следуя за его перемещениями. Наконец, престав изображать нерешительность, Мишкин сел в машину и уехал. Но отъехал он недалеко, через несколько сот метров, когда, по его расчетам, человек в доме перестанет его видеть, Мишкин притормозил, выбрал место и въехал в заросли, окружающие дорогу. Тут он вышел из машины и пешком вернулся к дому. Найдя более-менее сухой участок за стволами буков, он сел ждать. И ожидания оправдались. Прошло не более часа, как свет в доме погас, затем хлопнула боковая дверь, загудел мотор — Мишкин вскочил и побежал к машине. Он едва успел добраться до нее, как мимо промчалась красная спортивная машина — в марках он не разбирался, но это была как раз такая машина, какую выбирают старые козлы, в надежде понравиться молодым девушкам. Он завел мотор и поехал следом.

Вряд ли драндулет его выдержал бы гонку, если б Кэррингтон убегал от погони, но, к счастью, Кэррингтон не спешил. Как благонадежный гражданин, он ехал на каких-то пятидесяти милях в час. Что делать, когда их путь закончится, Иннокентий Борисыч пока не решил.

Залитая светом фонарей дорога просматривалась далеко. Серый драндулет Иннокентия Борисыча не выделялся из ряда едущих по ней машин, в то время как ярко-красная машина его оппонента заметна издали. Мишкин старался поддерживать одинаковое расстояние, но вот красная машина стала ускоряться и потихоньку увеличивать расстояние между ними. Вздохнув, Иннокентий Борисыч нажал на газ. Пятьдесят восемь — слишком много для того, кто не ездил десять лет. Но вдруг, когда уже казалось, что догнать Кэрингтона не удастся, красная машина задергалась и остановилась на обочине. Разогнавшийся Мишкин не сразу успел отреагировать и чуть не проскочил мимо. Он остановился буквально через тридцать метров, потом сдал назад и тормознул возле красной машины.

Из красной машины никто не вышел, как было бы естественно сделать, если б лопнуло колесо, или сломалось что-то в моторе. Причина стала ясна, когда Иннокентий Борисыч подошел к машине.

Кэррингтон — мужчина плотной комплекции, высокий, обычно краснолицый и видный, лежал на спинке сидения. Его бледное лицо залито потом, глаза помутнели и ввалились, дыхание поверхностно. Ослабевшие руки и ноги, как у игрушки, повернуты неестественно, словно сила, приводившая все это в движение и державшая тело в собранном состоянии, ослабела, и больше не имела власти над лежащим человеком.

— Что с вами? — Спросил Иннокентий Борисыч. Он догадывался, что. У Марины иногда случались обмороки, а человек, на которого он смотрел сейчас, выглядел как она в такие минуты. — Сердце?

— Дда… — слабо выговорил человек.

Тут бы помог корвалол, но… Иннокентий Борисыч похлопал себя по карманам. Сам он не был сердечником, в отличие от Марины, но до ее смерти… исчезновения, имел привычку носить с собой таблетки — на всякий случай. Никогда не знаешь, когда с ней случится опять… Но были ли таблетки в этой куртке? Все-таки, прошел почти год.

Он ничего не покупал себе за эти месяцы. Не было необходимости. И ничего не вынимал из карман с прошлого сезона. Марина погибла… пропала в октябре, сейчас сентябрь. Это должно быть где-то тут.

Таблетки нашлись во внутреннем левом кармане. Почти использованная упаковка, осталось три штуки. Мишкин достал одну, подумал и добавил еще одну. Оттянул нижнюю губу Кэррингтона и впихнул таблетки ему в рот. Затем вызвал скорую, сел на соседнее сидение и ждал, пока не наступят изменения. Мимо пролетали машины — разного цвета и разных форм, но все больше семейные малолитражки. Время шло, где-то там ехала скорая, а человек на соседнем кресле постепенно розовел и приходил в себя.

— Спасибо. — Наконец пробормотал Кэррингтон.

— Да, сколько угодно, — невпопад ответил Мишкин.

Удивительна ирреальность этого момента: ночь на дороге, холодный ветер чужого мира, вот он сидит в машине, он, толком не умеющий водить. Вот его враг лежит рядом — слабый и беспомощный, и скоро приедет скорая и враг — теперь просто больной человек, загнанный в угол собственным страхом.

— Это ты искал меня. — Полуутвердительно сказал человек.

— Да.

— Что ж, ты меня нашел.

Да, он нашел его и теперь боялся спросить — боялся того, что может принести ответ.

— Кто дал тебе книгу? — Спросил он.

— Какую книгу?

— Ты знаешь, о какой книге идет речь.

Кэррингтон промолчал, затем ответил:

— С самого начала от нее неприятности. Я знал, что она меня доконает, но не мог отказать ему.

— Кому?

— Моему компаньону. Неофициальному. Если ты кому-то об этом скажешь, то я с ним не знаком.

— Как его зовут?

— Ахмад Форш. Он держит игровые заведения, он из восточного квартала, один из заводил. Я не хочу знать, чем он занимается, но он вложил в мое дело деньги. Я не мог ему отказать.

— А он откуда ее взял?

— Его попросил кто-то, кому он не может отказать. Не знаю, я не спрашивал. О таком не говорят.

— Хорошо, еще один вопрос. Книга была на английском языке?

— Писал иностранец, текст пришлось редактировать. Но совсем немного. Да, она была на английском.

— Спасибо.

Кэррингтон слабо улыбнулся:

— Приятель, тебе было бы лучше, если б ты не нашел меня сегодня. Поверь.

Мишкин вышел из машины. В отдалении уже мигали огни скорой. Он дождался ее, ответил на неизбежные вопросы, дал номер телефона, послушно выслушал выговор за вмешательство, обещал прибыть в суд, если понадобится, и отбыл. До Лондона оставалось не более десяти миль, и где-то в этом городе находился Ахмад Форш, по словам Кэррингтона, настолько опасный, что лучше его не знать.