Еще одно важное изменение – восприятие доктринального наследия и отношение к вере и церкви. Для нового поколения христианских демократов теряла всякий смысл отсылка к религиозной традиции христианской демократии, взглядам ее основателей. Для них характерен больше прагматизм, наследственность в выборе политической позиции, восприимчивость к новым явлениям и процессам, тогда как апелляция к «старому» наследию выглядела анахронизмом. Из выступлений на съездах сначала «Демократического центра», а затем Центра социальных демократов постепенно исчезают ссылки на Ф. Озанама, народных демократов довоенного периода, М. Санье или Ф. Гэ, оставаясь уделом публикаций журнала «Франс форум», воспоминаний и статей философа Э. Борна или собраний «обществ друзей». Даже в области европейской интеграции, которая оставалась краеугольным камнем доктрины христианской демократии, почти нет уже упоминаний одного из ее инициаторов Р. Шумана. Тем не менее, обширное наследие христианской демократии, личная привязанность к ее морально-этическим ценностям оставались связующим звеном истории и современности французской христианской демократии. Ж. Леканюэ или Ф. Байру гораздо менее религиозны и более светски, чем М. Санье или Ф. Гэ, но оба они вписаны в общую традицию, через наследие идей, структур, мировоззрения. Р. Ремон отметил: «Переход через движение (mouvance) МРП был для католиков этапом в перегоне, который привел их к переходу от защиты традиционного социального порядка к сражению за социальную справедливость. Разнообразие этой диаспоры, которая распространилась между правой и левой, создает трудность для этой традиции, не принимающей деления на два противостоящих блока и не желающей выбирать один лагерь против другого, сохранить свою идентичность» [75] .

Возможно, такое поведение было следствием возросшей секуляризации общества и изменением в восприятии французами мира самой церкви. Рубежом можно считать обновленческие процессы в церкви. Ватиканский консилиум 1962 г., явившийся, безусловно, плодом компромисса и давления атмосферы всеобщей секуляризации, допустил религиозную свободу и плюрализм католиков, что косвенно вело впоследствии к отказу от осуждения марксизма и атеизма, акценту на роли светских лидеров и на епископальной коллегиальности, принятию новой социальной доктрины церкви. Эта тенденция найдет живой всплеск во время бурных событий Мая 1968 г. В 1972 г. был озвучен официальный доклад епископа Гренобля Матагрена «Политика и вера. За христианскую практику политики», который придал легитимность политическому плюрализму французских католиков, призывая вступать в профсоюзы и политические партии, признавая существование классовой борьбы. «Католические студенты поколения Мая, – пишет Д. Пелетье, – участвуют в движении, которое выражает в сфере политики требование эмансипации по отношению к старшим и свободы нравов, которая уже была в сердце проблем движения… Май 1968 г., наконец, делает возможной кристаллизацию активного меньшинства, доставшегося в наследство от прогрессизма и закаленного в борьбе против войны в Алжире». Тот же автор отмечает, что процент французов, считающих себя католиками переходит от 84 % в 1971 г. к 79 % в 1991 г. и 69 % в 1994 г., в то время как процент людей, определяющих себя «без религии» растет с 8 % до 23 %. Большинство людей, называвших себя католиками, отказываются от регулярной практики, и это касается даже главных ритуалов жизни христианина [76] .

Социолог А. Мандра иллюстрирует произошедшие изменения: «Закат католической церкви объясняется по большей части исчезновением крестьянства. Также как закат Коммунистической партии объясняется исчезновением пролетариата. Но этого объяснения недостаточно, так как «дехристианизированные» крестьянские регионы были географически не менее протяженными, как и практикующие регионы. В значительной части нерелигиозная и вольтерьянская буржуазия начала XIX века повернулась к церкви в его середине, в частности, вследствие революции 1848 года. Сегодня она в большинстве снова отдалилась от церкви. Ни старые средние, ни новые классы в своей массе не поддерживали ее духовное влияние. Никакое миссионерское движение, сравнимое по важности с JAC [Jeunesse agricole chretienne. – Д.Ш.] или JOC [Jeunesse ouvriere chretienne. – Д.Ш.], не попыталось их христианизировать… Церковь, слишком занятая сохранением буржуазии и крестьянства и завоеванием рабочих, не видела своего будущего, как и будущего общества, в том, чтобы быть связанными с новыми средними классами. Пресса остается единственным средством, которое она дала, чтобы их завоевать» [77] . Тем не менее, несмотря на закат религиозной практики, религия оставалась важным фактором, через который можно объяснить идеологические и политические разломы французского общества, поскольку, по мнению А. Мандра, «религиозная ориентация является лучшим индикатором предрасположенности голосования за правых» [78] . Иными словами, как и в довоенные годы, отношение к религии остается важным фактором политической ангажированности французских католиков. Традиционно религиозный вопрос предопределял их позиционирование справа, несмотря на всю условность такого деления. В то же время секуляризация и эволюция французского общества вносили сильное разнообразие в отношение к религии и регулярность религиозной практики. Кроме того, вопрос религиозности теперь находился в прямой зависимости от поведения церковной иерархии.

Упадок религиозной практики во второй половине XX века вписывается в рамки социокультурных изменений. Как отмечает Ж.-П. Риу, если раньше церковь выглядела способной бороться с тоталитаризмом и ультралиберализмом, осуждая аборты и контрацепцию (например, в энциклике Humanae Vitae, 1968), то теперь она оказалась неспособной ответить на эмансипацию нравов. После дискуссий по закону Нёвирта об абортах (1967) разрыв по этому пункту становится тотальным и лежит в основе кризиса религиозной практики. Индивидуализацию веры и секуляризацию общества католики пытались компенсировать более зримым присутствием в разного рода массовых манифестациях, делая динамичной свою социальную базу. Католицизм остается социологически господствующим, но в культурном плане теряет свое влияние. Молодежь видит христианство как нечто вроде «культурной религии», в которой личный выбор и забота о человеке являются первичными [79] . Как заметил Ж.-Л. Путье, если раньше, в период становления и утверждения христианской демократии, «христианин, ангажированный в политике, мог легко считать себя больше христианином, чем демократом», то сегодня процесс секуляризации изменил проблему. В итоге, «христианину легче провозгласить себя демократом, чем христианином» [80] .

Серия опросов за 1970–1972 гг., приведенных в работе Ж. Сюттера [81] , показательна и иллюстрирует вышеприведенные данные.

Опрос 1. «Вот список основных идейных течений, которые характеризуют современный мир. Среди них, можете ли вы назвать какое-либо, к которому вы чувствуете себя более близким?»:

Опрос 2. «Для каждой из следующих групп, можете ли вы сказать, что она близка марксизму, христианству, или ни тому, ни другому?»:

Опрос 3. «По вашему мнению, можно ли надлежащим образом быть одновременно?»:

Опрос 4. «Можно ли, по вашему мнению, быть христианином и сторонником социалистического общества?»: «да» ответили 77 %, «нет» – 11 %, остались без ответа – 12 %.

Опрос 5. «Если вы думаете об их различных позициях, скажите в целом, епископы во Франции являются…, и священники…, и католики в целом?»:

Таким образом, данные опросов показывают следующую картину. Христианской демократии отдают меньше предпочтения, чем социализму, либерализму или «экономическому развитию» (опрос 1), что подтверждается ее электоральными позициями. На почве католицизма она встречает серьезную конкуренцию со стороны голлизма (опрос 2), при том, что оба течения демонстрируют свою светскость. Отголоском движения христианского прогрессизма и политических событий послевоенной истории является политический плюрализм французских католиков с их симпатиями (в убывающем порядке) социализму, либерализму, капитализму и коммунизму (опрос 3). Одновременно большинство христиан не видят дилеммы, чтобы быть одновременно сторонником социалистического общества (опрос 4). В то же время, как бы диссонируя с такими настроениями, церковная иерархия располагается ими больше справа, тогда как низовые структуры крайне плюралистичны, но в целом католики тяготеют к правому флангу (опрос 5). Наконец, неоспорим авторитет Ш. де Голля как политика, выражающего точку зрения католиков (опрос 6). Перевес настолько огромный, что два вождя христианской демократии ему основательно проигрывают.

Примерно та же картина наблюдается и с мотивом выбора партии. Один из руководителей христианской демократии – Р. Монори пишет в своих воспоминаниях: «Именно поиск свободы, поля маневра, широты рамок толкнул меня в свое время выбрать скорее ЦСД, чем ОПР [голлистская партия Объединение в поддержку Республики, созданная Ж. Шираком в 1976 г. – Д.Ш.]. (…) Христианско-демократический центр был для меня меньшим злом, чем другие политические течения. Его ценности отвечали моим, потому что он был прежде всего либеральным, открытым миру, социальным. Его привязанность Европе мне также подходила…» [82] .