Первый раз маленький Миша услышал их разговор, проходя мимо отцовского кабинета.

– Коля, нет…

– Лида, черт побери, сколько можно…

Злой, агрессивный голос отца удивил Мишу. Он никогда не разговаривал в подобном тоне ни с ним, ни тем более с мамой. Поэтому маленький Михаил и притормозил, он с детства отличался любопытством.

– Коля, я не хочу.

– А когда ты хочешь?! Скажи, когда?..

– Коля…

Послышался шум, напоминающий легкую борьбу.

– Лида, я люблю тебя, ты это знаешь… Я схожу по тебе с ума! Подыхаю без тебя! Да я как подросток каждую ночь дрочу, вспоминая, как ты прикасаешься ко мне своими пальчиками! А что в итоге?

Далее следовал всхлип, напугавший не на шутку Мишу. Но и слова отца врезались в сознание. Миша был достаточно взрослым, чтобы понимать значение слова «дрочу».

– Хорошо, Коль, давай здесь. Только, прошу, по-быстрому. Ладно?

– Маленькая моя…

– Коль, по-быстрому, прошу…

Мама Михаила, потрясающе красивая, всегда ухоженная женщина с мягким взглядом оказалась абсолютно холодной в отношении секса. Подобные разговоры будут всплывать не раз в их доме, разбавленные обвинением Лидии в измене мужу. Тот будет вспыхивать и кричать: «Если бы ты со мной спала, подобного не было бы!»

В какой-то момент скандалы родителей выйдут за пределы спальни и кабинета, и упреки будут сыпаться при взрослеющем сыне.

Михаил видел, как отец относился к матери. Как он смотрел на неё. Как сдувал пылинки.

Порой его взгляд напоминал взгляд безумца, одержимого одной единственной женщиной.

– Я жить без неё не могу, сын… Подыхаю…

Михаилу исполнится шестнадцать, когда отец, получив очередной отказ от матери, напьется.

– А другие? Секретарша Вика… модель Надежда…

– Другие… Нет других, сын. Нет. И никогда не будет. Запомни, любовь – это яд. Это – проклятье. Не дар, как пытаются нам его преподнести и навязать. Нет ничего хуже в жизни, чем эта долбанная любовь. Зависимость от другого человека. Необходимость видеть, чувствовать, быть рядом. Не влюбляйся, сын. Не позволяй яду проникнуть в кровь и отравить твою жизнь. А мама… Мама у тебя потрясающая. Самая лучшая…

Отец говорил противоречиво. Надрывисто.

А потом Михаил помогал ему дойти до спальни, потому что тот был не в состоянии передвигаться самостоятельно.

Михаил запомнил его слова, да и они полностью совпадали с его взглядом на мир и на женщин в частности.

К тому же он точно знал, ПОЧЕМУ погибли его родители в один из дождливых осенних вечеров…

Поэтому он даже не спрашивал себя: а что он чувствует к жене. Любит или любил ли Настю? Когда он задавал себе подобный вопрос, то всегда вспоминал Дину, родную сестру: «Задаешься подобным вопросом, значит, не любишь. Это аксиома».

Кого-кого Зареченский любил, так это свою немного сумасшедшую младшую сестренку, увлеченную лженаукой – парапсихологией. Они остались сиротами, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, ей – восемь. Лишь благодаря связям, и тому, что он всё же оказался совершеннолетним, ему позволили взять опеку над Диной.

Да, нелегкие были времена. Смутные. Его становление, как личность. Похороны родителей. Переосмысление жизни и приоритетов. Маленькая растерянная сестренка с вечно влажными от непролитых слез аквамариновыми глазками.

Они остались вдвоем.

И да, восемнадцатилетний Зареченский точно знал, любовь – яд. Она не делает человека счастливым. Она его убивает.

Устраивало ли его такое восприятие мира и отношений? Абсолютно. Комфорт и удобство – вот главное, что должно быть. Остальное – выдумка, иллюзия.

Болезнь.

Кстати, про Дину. Черт, он, кажется, забыл сообщить ей о случившимся.

Выругавшись вслух, потянулся за айфоном.

– Что?

Игнат мгновенно почувствовал изменение в настроении Зареченского. Иногда начальник службы охраны Михаилу напоминал зверя. По крайней мере, чутье у него было точно звериное. А ещё взгляд – недобрый, опасный, сканирующий. Он прекрасно владел множеством психологических техник, в том числе и нейролингвистическим программированием и, по мнению Зареченского, был одним из самых опасных людей, которых он знал.

Иметь такого врага – врагу не пожелаешь.

– Забыл позвонить Дине.

– Где она сейчас у тебя?

– Где-то в Калмыкии.

– Там связь есть?

– Сейчас узнаем.

Он набрал вызов и принялся ждать ответа.

– Да, Мишунь, привет.

Только сестре позволялось называть его разными уменьшительно-ласкательными именами, и, в зависимости от настроения сестренки, он мог быть Минькой, Мишей, Мишуней, Мишаней. Иногда его подобное злило, чаще забавляло.

Дина… Она же такая мелкая. Забавная. Родная. Смешная. Она его семья.