– Нет-нет, пока не надо. Известили бы. Если Григорий Филиппович появится, передай ему, чтобы дал знать. Буду дома. Пусть сразу весточку пришлет.

Катков обещал исполнить поручение в точности, проводил даму, открыл перед ней дверь и поклонился на прощание. Когда же дверь захлопнулась, на лице приказчика проскользнула непростая улыбка.

– Ах, женщины, женщины! – сказал он негромко, трогая пробор в волосах. – Не понимаете потребность мужского сердца. Сердца женатого. Нужна ему порой свобода, нужно погулять. А бедняжка Оленька… Нет, пожалуй, не женюсь…

Крайне довольный собой и своей рассудительностью, Катков занялся первым посетителем, которому позарез нужны были наличные средства. Как обычно, с утра пораньше.

Сандалов держал улыбку, сколько хватило сил. Мышцы лица его были неплохо тренированы на такой случай, но уставившийся на портье господин исчерпал их возможности. Облокотившись о конторку, господин из полиции в упор разглядывал портье, как будто тот – редкая статуя. Что в голове у полицейского чиновника – поди разбери. Сандалов почти собрался покаяться во всем, только не выбрал, в чем конкретно. А господин не делал намека, что ему нужно.

– Вот условия задачи с двумя неизвестными, – наконец сказал он, и Сандалов невольно понял, что чувствует мышонок, когда с ним играет голодный котяра. – В номере четвертом вашей гостиницы поселился господин.

– Чего изволите? – пробормотал Сандалов, понимая, что сморозил глупость.

– Все, что вам известно о нем. Для начала назовите фамилию.

Портье поискал в записи постояльцев нужную строчку и, холодея от неизбежного, повернул книгу.

– Вот, извольте.

На месте фамилии растеклась жирная клякса, которую еще и старательно размазали. От фамилии остался только хвост: «… ский».

– Кто капнул чернила?

– Виноват-с, – ответил Сандалов, чувствуя, как холодеют пальцы.

– Вас попросили уничтожить фамилию?

– Что вы! Нелепая случайность… Поверьте… Господин…

Судя по всему, верить господин не собирался. Но фамилию свою назвал.

– Очень приятно, господин Пушкин, – заторопился Сандалов. – Поверьте, глупейшая нелепость.

– Можете восстановить в памяти залитую фамилию?

Лоб Сандалова от натуги покрылся мелкими каплями пота.

– Кажется… Что-то… Немирский… Немовский… Точно не припомню.

– Первый раз остановился у вас?

– Так точно-с!

– С ним было много вещей?

– Кажется… немного…

– Корзина с петухом?

Господин Пушкин не думал шутить. Сандалов уверился, что вопрос важный.

– Не припомню-с. Ни корзины… Ни петуха…

– Вас не удивило, что приезжий без вещей?

– Так он наш, московский, – ответил портье уверенно.

– Как поняли?

– Глаз наметанный. Сами понимаете, мужчине порой хочется новых впечатлений от жизни. Гостиница у нас знатная, номера удобные. А мы любому гостю рады.

Намек был излишне прямой. Потому и вопрос последовал не менее прямой.

– Что за девица у него была?

Сандалов выразительно поморщился.

– Что вы, господин Пушкин, никаких девиц. Слово чести.

– Тогда кто?

– Не могу знать. У нас ведь не спрашивают, к кому гость идет.

Разговор обретал более внятные очертания. Сандалов ощутил уверенность и немного успокоился.

– По какой причине, господин портье, вы пошли в номер? Откуда такая забота?

Ответ был наготове:

– Постоялец не изволил подняться к позднему завтраку.

– Почему пошли сами, не поручили коридорному?

Кажется, Сандалова приперли к стенке. Еще немного, и придется рассказать все. Но немного еще оставалось.

– Гость в лучшем номере остановился, надо выразить почтение лично, – проговорил он не слишком уверенно.

– Это единственная причина?

– Смею вас уверить, господин Пушкин…

На конторку легла варежка с меховой опушкой. Сандалов проглотил ком, который застрял в горле, смахнул предательский пот и улыбнулся. Натужно, но все-таки улыбнулся.

– Как это объясните?

– Обронил-с кто-то, – наивным образом ответил он.

Пушкин вынул из варежки мятый клочок и развернул. Фамилия была написана торопливым почерком. Пододвинув к себе книгу регистрации, он быстро нашел, что искал.

– Переходим ко второму неизвестному нашего уравнения, – сказал он. – Точнее, неизвестной. Сами расскажете или в сыскную полицию поедем?

– Что-с? – только и смог выдавить портье.

– Значит, в полицию, – сказал Пушкин, забирая варежку. – Собирайтесь.