Шрифт:
– Ее зовут… – признание никак не лезло наружу, Сандалов тяжело дышал. – Ее зовут…
– Баронесса фон Шталь, – за него ответил Пушкин.
Портье благодарно закивал, разбрызгивая капли пота.
– Сколько заплатила?
– Сто рублей… Не погубите, господин Пушкин… Бес попутал… Сам не знаю, что на меня нашло… Такая ведьма… Не пойму, как облапошила…
– Не погубить могу. Зависит от вас.
– Все, что прикажете! – Сандалов был жалок.
Мучения людей, даже не слишком порядочных, не радовали Пушкина. Он считал, что сыскная полиция ловит преступников, а не тянет жилы и рвет на дыбе. Во всяком случае, нынче. А что было раньше, в застенках Тайного приказа, так и времена какие были: жуткие и дремучие. Не то что нынче…
– Кто этот человек?
– Иностранец богатый, из Америки, – отвечал портье торопливо.
– Когда она явится за ним?
– Полагаю… Завтра…
Пушкин поманил его пальцем. Портье нагнулся через конторку и преданно подставил ухо. Пушкин быстро и четко шептал, что предстоит делать. Сандалов напряженно внимал.
– А после будет ясно: откроется вакансия портье в «Славянском базаре» или нет.
– Исполним-с в точности! – Сандалов горел праведным желанием не лишиться места. И доходов. Доходов, как известно, много не бывает.
– Тогда последнее, – расстегивая пальто, сказал Пушкин, ему стало жарко.
– Что изволите-с?
– Соберите коридорных и половых, кто вчера вечером был на этаже.
Забыв о степенности, Сандалов бегом бросился исполнять. Так не хотелось ему расстаться с конторкой портье.
А Пушкин вдохнул аромат варежки. Пахло тонко и волнующе. Пахло ловкой преступницей. Умной и опасной. Не Королева брильянтов, конечно, но все-таки… Он не был уверен, что завтра у него получится. Но лучшего шанса уже не будет.
Кошелек срежут – полбеды, а то, глядишь, ножик под ребро сунут, и поминай как звали. Такое место лихое – Сухаревка, одним словом. Площадь у Сухаревской башни и богадельни графа Шереметева занимал рынок, на котором можно было найти и потерять все. А вокруг густо расплодились ночлежки и притоны.
Торговали тут всем, за что можно выручить копейку. Выбор широкий – от ржавых гвоздей до брильянтов. В основном выставлялось краденое. Что лихой народ воровской собирал за ночь по московским улицам и домам, стекалось сюда на прилавки. Среди скупщиков и продавцов ошивались члены артели нищих и попрошаек. Здесь находили приют беглые арестанты и каторжники. Здесь прятались злодеи и лихоимцы со всех городов Руси Великой. Здесь была вольница, свои законы и правила, за нарушение которых кончали без суда и тут же, в подпольях, хоронили. Раз угодив сюда, обратной дороги не было. Кипящий котел Сухаревки засасывал и перемалывал любого: и крестьянина, и проворовавшегося чиновника, и отставного военного. Даже бывших полицейских. Сухаревка принимала всех и никого не отпускала. Полиция если и совалась сюда, то собрав все силы, чтобы провести рейд по подвалам и ночлежкам. Делалось это не чаще раза в год. В остальное время Сухаревка не замечала власть. Только местному приставу позволялось безбоязненно ходить по рынку и заглядывать в ночлежки. Он тоже был частью многоликой Сухаревки.
Вот кому точно не следовало заявляться сюда, так это барышне приличного вида без спутника. Дама в вуали бесстрашно или по глупости шла по рынку. Вслед ей свистели и улюлюкали, но трогать не решались. Быть может, уважая дерзость. Обойдя несколько торговых рядов, на которых тряпье навалено кучами, она вышла к неприметному домику, сколоченному из досок, перед которым стоял прилавок с ржавыми самоварами. Торговцы с интересом наблюдали, что дальше будет. Она постучала. Высунулся крепкий парень, закутанный в тулуп. Только глянув, вышел, прикрыв за собой дверь от постороннего взгляда, и присвистнул.
– Это ж какими судьбами, краля ты моя! – проговорил он и распахнул объятия, отчего тулуп свалился в снег. Дама обниматься не стала, а шагнула назад.
– Осторожней, Куня, ты меня знаешь.
Парень не обиделся, поднял тулуп и улыбнулся просто и беззлобно.
– Как не знать… такую. Как теперь величать?
– Баронесса фон Шталь.
– Ишь, ты! – Куня шмыгнул носом. – Зачем пожаловала, баронесса?
– Товар есть, горячий.
– Сильно горяч?
– На морозе не остынет.
– Ну-ну… Так покажи товар-то.
Баронесса не шелохнулась, как видно, неплохо зная традиции Сухаревки: стоит только ценную вещь вытащить, как в следующий миг она может исчезнуть. И больше не найдешь. Такие чудеса здесь творятся.
– Что ты, Куня, на слово поверь, – сказала она.
– Тебе, краля, завсегда верим. Что взяла?
– Перстенек. Брильянт крупный, четыре мелких. Вещь старинная, фамильная…
– Ну-ну… Сколько хочешь?
– У ювелира уйдет за три. Отдам за тысячу.
Куня только присвистнул.
– Эк, куда взяла. Да я таких деньжищ сроду не видал. Сотню могу дать.
– Сотню? Да я за девять сотен не отдам.
– Ну-ну. Хочешь две – и по рукам?
– Куня, это перстень с брильянтами!
– Больше не могу, краля, дела совсем не идут. Праздник на носу. Согласна, что ли, на три сотенных? – он протянул довольно чистую, крепкую ладонь.
Молча повернувшись, баронесса пошла прочь.
– Эй, ты куда? – крикнул Куня. – Может, поторгуемся?