Шрифт:
Тут я должен напомнить читателю, что в самом начале учебного года Галине Васильевне не досталось часов по специальности и она вынуждена была преподавать географию. И очень может быть, что Булат специально, когда у Гали были свободные часы, посылал её в класс вместо себя, чтобы она не потеряла квалификацию.
Другая тогдашняя ученица Булата Шалвовича, Валентина Алексеевна Титова, помнит по-другому, хотя он не был классным руководителем в её классе:
– Мы в 5 А были, а он был классным руководителем в 5 Б [38] . С ним было интересно, он и на переменах с нами общался и играл. В волейбол он играл со своим классом, это не наш, а параллельный. С ними он и в походы ходил, в лес, на речку. Мы им так завидовали. А у нас классным руководителем старенький был учитель, Иван Григорьевич (Новиков. – М. Г.).
38
Это ошибка. В 5 Б классным руководителем был П. Б. Грудинин.
Но не только этим запомнился Титовой недолгий учитель русского языка и литературы. Помнит она и каким строгим он мог быть:
– Заходит в класс, сначала смотрит, какой порядок в классе. Если что-то не так, например, бумажка на полу, он вызывал дежурного и какого-нибудь другого ученика. Другого ученика он просил устранить непорядок, а дежурному говорил:
– Сейчас он уберёт всё, а ты посмотри, как надо. Потому что завтра ты снова будешь дежурным.
И на внешность учеников обращал внимание – ну, там, рубашка не застёгнута или ещё что-то. И сам одевался очень аккуратно.
Он был и строгий, и добрый, всё у него было. Требовательный был, конечно, хотел, чтобы мы его предмет знали хорошо. Некоторых наказывал, оставлял после уроков. Я-то не оставалась, у меня русский язык и литература неплохо было, он мою тетрадь даже показывал другим ученикам в качестве примера.
А потом прошли годы, это уже, наверное, году в 1966 было, я на кухне слышу вдруг по радио его имя и очень удивилась. Потом я детям своим рассказывала, кто меня учил в школе.
Валентина Алексеевна помнит имя хозяйки дома, где квартировала тогда семья Окуджава:
– Хозяйка дома была тётя Шура Лазарева.
И ещё с одной его бывшей ученицей нам довелось поговорить, с Ниной Сергеевной Зуевой. Так она вообще почти на все вопросы отвечала: «Не помню». Единственное, что запомнила, это контраст между супругами Окуджава:
– …Вот он такой был тёмненький, чёрненький, а она такая была светленькая… симпатичная женщина.
Мучил я её, мучил, и наконец она не выдержала и спросила недоумённо:
– И зачем он вам понадобился, покойник?..
Ну что ж, кое-какие мнения мы уже знаем, теперь неплохо бы посмотреть, как же он сам оценивал свою работу учителем. Оказывается, сам о себе впоследствии он вспоминал тоже по-разному. Причём часто не очень лестно, что, впрочем, ни о чём не говорит – известно, как самоедски он оценивал себя прошлого с высоты прожитых лет.
В одном интервью на вопрос, нравилось ли ему работать в школе, он ответил с предельной откровенностью, не оставляющей никаких, казалось бы, возможностей для дискуссий на эту тему:
Школу, честно говоря, я не любил – за консерватизм, да и учителем был плохим [39] .
Вот в этой-то фразе, наверное, и есть ответ, почему он был «никаким» учителем – ему претил консерватизм, царящий в то время в школе, как и везде, собственно.
А так вспоминает школу другой калужский писатель, Сергей Васильчиков, приехавший в калужский край в том же, 1950 году, как и Булат, – тоже, между прочим, преподавать русский язык и литературу:
39
Окуджава Б. Ивана Ивановича в самом деле звали Отаром Отаровичем: [Встреча в ред.] // Молодой ленинец. Калуга, 1990. 8 дек. (№ 49). С. 3.
Говорить о преподавании литературы в школе в ту пору скучно. Она была настолько политизирована, искалечена вульгарной социологией, что больше походила на некую политграмоту [40] .
Вот оно, ещё более точное объяснение, почему Окуджава был «никаким» учителем. Ну не хотел он, не мог учить детей по такой программе!
Я считаю – тогда это уже во мне созрело, – что в школе не столько надо давать знания, сколько пробуждать интерес, приобщать, обучать навыкам приобретать знания самостоятельно [41] .
40
Васильчиков С. Калужанин // Калужская застава: истор. – краевед. альм. Калуга: Изд-во Г. Бочкарёвой, 2001. С. 127.
41
Окуджава Б. Если бы учителем был я: Небольшой монолог в канун первого сентября // Лит. газ. 1995. 30 авг. (№ 35). С. 6.
Впрочем, надо сказать, что не всегда деятельность свою как учителя он оценивал отрицательно:
Получилось так, что я был неплохим педагогом, даже хорошим педагогом, но учителем был неважным, потому что преподавание не любил. Мне не нравилось учить, требовать. Но другого выхода не было [42] .
И в свете этого мнения о нём его бывших коллег видятся не совсем справедливыми. Он действительно был «никаким» учителем, но только в понятии того времени. Он совсем не подходил под тогдашний стереотип хорошего учителя.
42
Окуджава Б. Куда поступал Онегин / Интервью брала И. Ришина // Первое сентября. 1992. 17 окт. С. 3.
А впрочем, что это я? Скорее всего, и сегодня такой учитель вряд ли пришёлся бы ко двору. Но я почему-то думаю: будь таких учителей побольше, жизнь наша была бы лучше…
Что касается музыкальных «упражнений» учителя, то они не были секретом для всей школы. Да и как могло быть иначе, если гитара у него тут же лежала, в учительской, и он часто пел на переменах или если бывал свободный урок. Но что именно он тогда пел, те, с кем мне довелось встретиться, не запомнили, а молодых учительниц, что были тогда с ним дружны и общались чаще, повторюсь, в Высокиничах мне застать уже не пришлось. Остальные же были редкими случайными слушателями и не предполагали, что он может петь что-то собственного сочинения.