Но сам Ипсиланти был доволен. Он смотрел на лихорадочный энтузиазм своих солдат и думал о том, что поход все-таки удался, несмотря на кое-какие потери, что эта странная, поразительно мягкая зима уступила, наконец, место вполне нормальному, законному лету. Неважно, что Тобольск еще далеко, что им так и не удалось добраться до телеграфа, что они снова заблудились. Он был доволен несмотря ни на что.

– Алексей, принеси мне сигары и одну возьми себе.

Ординарец Ипсиланти, который прислуживал князю вот уже десять лет, не оставляя его даже в заграничных путешествиях, принес круглую шкатулку с выгравированными инициалами, но садиться не стал и закурил стоя. Ипсиланти знал, что не стоит уговаривать ординарца сесть, – у того всегда было собственное представление о порядке и дисциплине.

– Как ты думаешь, завтра можно было бы и птиц пострелять, вспомнить добрые времена?

Князь знал страсть Алексея к охоте и, когда бывал в добром расположении духа, подшучивал над этим.

– Нет, ваше высокопревосходительство, нельзя в эту пору, гнездятся они, нехорошо стрелять, когда у них самая любовь.

– Да, Алеша, ты прав, нельзя трогать природу, беспокоить ее, мы и так от нее такие поблажки получили, наперекор всем законам…

Алексей, привыкший к тому, что князь подолгу может говорить сам с собой и не нуждается в собеседниках, ничего не ответил, только выпустил большое облако дыма.

Из окна Ипатьевского дома Николай смотрел на безлюдную аллею. Оттуда не слышалось выстрелов – они всегда доносились с другой стороны. Если бы вдруг… если бы чудо все-таки произошло и эта улица соединила его со всем остальным миром… Но на долю его семьи выпало столько чудес, что нужно быть благодарным и за это и не рассчитывать на большее. Когда четырнадцать лет назад обнаружилось, что его новорожденный мальчик болен гемофилией, спасло сына только чудо, и это чудо, воплотившееся в Распутине, еще не раз приходило на помощь.

Аликс, она просто преклонялась перед Распутиным! Но Николая, хотя и понимавшего, что сыну в лице этого человека ниспослана защита каких-то высших сил, все же ни на минуту не оставляло ощущение опасности, угрозы, которая от того исходила. Старец лишил его, царя, харизмы, сделал то, что когда-то пытался проделать с Петром Великим колдун Симеон. Власть, которую он, царь, не знал куда и как приложить, не могла и не хотела оставаться неиспользованной и сама отправилась на поиски нового хозяина. Эта харизма власти, принадлежавшая еще царю Алексею Михайловичу, Алексею Тишайшему, отцу Петра Великого и самому достойному из предков по мнению самого Николая, – эта харизма всегда была прерогативой истинных монархов. И если сегодня европейские династии в упадке, то причина в том, что короли лишились харизмы, опустились до уровня президентов, чиновников.

Сам он стремился обладать всей полнотой власти и потому не хотел принимать высшего пророческого дара от крестьянина, грубого и полного животных инстинктов. И многим думским реформам нужно и можно было воспротивиться, отвечая лишь одним: «Сердце государя в руках Божьих, поэтому не может ошибаться». Вот чего всегда хотел русский народ, вот чего от него, царя, ждали веками. Но Аликс всеми способами мешала ему. Лишившись покоя из-за того, что родила долгожданного наследника таким больным, негодным для трона с точки зрения всех европейских канцелярий, она поступилась монаршим достоинством, положив его к ногам Распутина, дабы только вылечить царевича. Может, в этом и состоял самый страшный грех самого Николая – тогда он слишком слабо боролся против распространения при дворе, прямо у царского трона, этих чар, не освященных целесообразностью монархии.

Однажды погожим осенним вечером незадолго до начала войны в Царском Селе был устроен ужин в тесном кругу: только его семья и Распутин. Юные великие княжны, одетые в черный шелк по случаю траура по недавно умершему великому князю Алексею Александровичу, дяде отца, казались еще бледнее и красивее. Дикому сибирскому старцу не удавалось сдержать в пылающем, лихорадочном взгляде выражение беспокойства и страдания, и даже старания и особо внимательное обращение императрицы, которая лично за ним ухаживала, не помогали вернуть ему доброе расположение духа. Великая княжна Татьяна, вторая дочь царя, будила в Распутине непотребные мысли и желания; в ее лице была та же холодная красота, что и у сестер, но вместе с тем в ней чувствовалась древняя и роковая сила, которая помогала ей не отводить глаз, когда он смотрел на нее своим магнетическим, сверлящим взглядом. Аликс казалась отрешенной, ее мысли были где-то там, в комнатах, где лежал ее сын, страдавший от очередного приступа болезни. Николаю хотелось поговорить с Распутиным о русской церкви. Он знал, что тот называет попов паразитами и презирает их за лень, суеверия и неспособность к предвидению. Ему не терпелось переубедить Распутина, утверждавшего, что чудеса – это единственное свидетельство истинности церкви. Религия и церковь только там есть, говаривал старец, где чудо вершится, и где человек имеется, что творить его умеет.

– А не кажется ли вам, дорогой Григорий, что если бы наша церковь держалась только на чудесах, то это значило бы, что люди больше не верят в Бога? – спросил Николай.

– Почему же, царь-батюшка?

– Это значило бы, что люди больше не полагаются на веру, а полагаются только на факты и на сверхъестественное! Где же тогда свобода верить или не верить? Не кажется ли вам, что самый сверхъестественный факт в религии не чудо, а сама вера, сила жить и надеяться, которая дарит свои богатства всем, подумайте хорошенько, всем, а не каким-то исключительным личностям!

К неопределенным, размытым ответам Распутина, который сразу же понял, к чему его хочет подвести августейший собеседник, Николаю хотелось добавить, что, поскольку все божественное подразумевает возможность непризнания, русские могли и должны были верить и далее своей церкви, испорченной богатством и паразитирующей, которая в их вере черпала собственную чистоту.

Царь думал о том, что и его власть, и русская церковь – обе они находятся под угрозой распутинских чудес и пророчеств. Но старец казался тогда таким неуверенным, пытался перевести разговор на другую тему, его взгляд во время разговора то был устремлен в одну точку, то метался от одного из сотрапезников к другому. На помощь Распутину пришла царица с вечным разговором об Алексее и о молитвах, которые могли помочь его выздоровлению. И пока Аликс голосом, полным боли и беспокойства, упрашивала его молить Господа за наследника, Распутин снова подумал о пропасти, что разделяла Татьяну и ее семью, обратив внимание на гордое и какое-то недоброе выражение ее лица.