Когда Генри отказывается пойти обедать с Агатой и Джоном, с одной стороны, Агата испытывает облегчение. Она не могла не предложить — из вежливости, в конце концов, Джон пришел неожиданно, она вообще не думала, что он захочет её видеть так скоро, и с Генри она уже договорилась на тот момент. Но ей не хотелось испытывать судьбу и садиться с ними обоими за один стол. Её-то Джон, может, и простил, но на Генри он смотрит все с той же ледяной неприязнью. Сейчас в компании Джона Агате будет однозначно спокойнее, чем с Генри.

Но когда Генри принимал её извинения по поводу того, что она не составит ему компанию, он улыбался. Вкрадчиво так, опасно. Черт его знает, какими любезностями эти двое обменялись, пока Агаты не было, но Генри точно что-то задумал.

— Слов нет, как я не хочу, чтобы ты с этим мудаком мирилась, — тихо вздыхает Джон.

— Я с ним работаю теперь, — ворчит Агата, пытаясь найти смысл бытия в морковном супе, — сам понимаешь, я не могу конфликтовать с ним.

— Ага, это, по меньшей мере, опасно, — Джон раздраженно морщится, — но я все же не об этом.

Наверное, взгляд Агаты при этом стекленеет. По крайней мере ей на пару секунд становится трудно дышать.

— Джо, не надо сейчас об этом, — измученно шепчет она, — пожалуйста.

— Извини, — Джон бережно сжимает её пальцы, — я вчера много лишнего наговорил.

— Все ты правильно сказал, — болезненно отзывается Агата, — все это… слишком.

Слишком быстро, слишком безумно, слишком некрасиво. Будто под ногами разверзлась пропасть, и она в неё обрушилась.

У Джона теплые руки. У них уже давно такая доверительность в отношениях, что он легко позволяет себе растирать озябшие ладони Агаты. Наверное, именно поэтому про них и ходят сплетни. В Чистилище стараются не особенно сближаться друг с дружкой, потому что в любой момент счет твоего друга может обнулиться, и он исчезнет, оставив в твоей душе тоску. А где живет тоска — там таится греховная слабость. Да, на верхних слоях грешники поопытнее, но в большинстве своем и они предпочитают поддерживать друг с другом теплые, но всего лишь приятельские отношения. Чаще сближаются парочками, чем заводят друзей.

— Почему ты вообще со мной дружишь, Джо? — озадачивается Агата. Все-таки сегодня он очень великодушно простил её.

— На данный момент я с тобой не только дружу, если ты еще не поняла, — Джон ухмыляется.

— Я думала…

— Я тебя понял, — обрывает он её и ободряюще улыбается. — Но прости, Хартман вчера сделал достаточно, чтобы разбудить в моем сердце викинга. Я категорически не желаю оставлять все как есть.

— Викинг? — Агата задумчиво прищурилась. — А что, в таком образе я бы тебя нарисовала…

С длинными косами, в рогатом шлеме, с тяжелым мехом на плечах…

— Ты смотришь на меня так мечтательно, что Хартман может прямо сейчас сдохнуть от зависти, — от этой фразы Джона Агата вздрагивает и поворачивается в сторону входа в столовую. Генри действительно стоит рядом с дверьми. Оглядывается.

— Он смотрел на нас? — встревоженно уточняет Агата.

— Ага, — неожиданно весело отвечает Джон, — и черт возьми, мне понравилась его вытянутая рожа.

— Джо, ты ужасен, — Агата возмущенно смотрит на него, но он до того заразительно улыбается, что она смеется в ответ и кидает в него салфеткой.

— Ну, Хартман же не знает, что единственная твоя любовь — это остро наточенные карандаши, — Джон выглядит смертельно довольным, а затем округляет глаза и косится за спину Агаты.

— Что там? — Агата оборачивается и видит… Рит. Не сказать, чтоб подружка была редкой гостьей на этом слое, она водилась с Найджелом, и, кажется, он даже пытался за ней ухаживать, правда, особого успеха еще не добился.

И вот одинокая Рит сидит за дальним столиком и в настоящее время парализованным замершим зверьком наблюдает, как к ней, улыбаясь, шагает демон. Она может встать и уйти, никто тому не помеха, но видимо, паника не дает даже шевельнуться. Генри останавливается у её стола, что-то спросил, а Рит все с тем же с каменным лицом что-то отвечает. Видимо, по инерции разрешает ему присесть, и он-таки присаживается. А затем широко и открыто улыбаясь, заговаривает. Агата дорого бы заплатила, чтоб послушать эту речь. Но Генри говорит негромко, в столовой немало народу и они все болтают, так что ничего не слышно. Но говорится явно, что-то неожиданное. Кажется, у Рит отвисает челюсть.

— Он что, извинился? — недоверчиво уточняет Джон.

Да, очень на это похоже. Потому что скажи Генри Рит хоть что-то скабрезное — вряд ли бы она погнушалась влепить ему пощечину, Рит скора на расправу, и сейчас её не связывают правила миссии милосердия.

А дальше… дальше Генри продолжает что-то впаривать Рит с милой улыбкой, а она смотрит на него, смотрит, смотрит, смотрит… А затем оправляет волосы. Такой типичный, невинный жест девушки, которая думает о том, что её собеседник очень даже привлекателен. Всем дочерям Евы этот жест знаком. Они всегда чуть что — тянутся к прическе. Если мужчина, на которого они смотрят, хорош собой. А Генри… Генри — хорош. И даже слишком.

Кровь бросается в лицо Агате. Она понимает, что это провокация, и все-таки это слишком. Он же сам говорил о том, что Рит находит его привлекательным. И сейчас он говорит с ней? Флиртует? Из ряда вон. Как же быстро он решил переключиться.

А Рит — где её хваленая скромность, где все то, что заставляло её рыдать, будто её самым грубым образом лишили девственности? Как быстро она сообразила, что теперь-то презрение можно отложить в сторонку, он боле не распятый, а с амнистированным можно и пофлиртовать, да? Так не кстати вспомнились ехидные комментарии Генри, по поводу того, что Рит действительно засматривалась на него.