Для ночевки мне отвели маленький, по плечи мне, меховой шатер, крытый вощеной тканью. Внутри — и снизу, и с боков, и сверху надо мной нависал душистый длинный голубовато-белый мех. В самом верху — небольшой продых с ладонь, затянутый мелкой сеткой. В сшитый из такого же меха карман забралась, как в норку. Голову положила на свернутую бекешу и, согревшись, уснула, как умерла — без снов. Снаружи шуршала по жесткой ткани снежная крошка, а я, раскинувшись, распрямила спину, вытянула свободно ноги — было уютно и тепло.

Еще затемно дернули за ногу — пора вставать. Из палатки вылезала задумавшись. Вспомнилось вдруг, как его назвал ведун. И этот шатер… и радужный плат из драгоценного паучьего шелка… Подошла, постучала пальцем по широкой спине:

— Ты кто вообще? Чем занимаешься?

Мужики вокруг захмыкали, грохнули… Терпеливо ждала, пока отсмеются, жалась, хмурилась. Я и сама чувствовала себя дурочкой. Он перестал первый, увидев выражение моего лица, ответил серьезно:

— Владислас, правитель этого государства.

— Почему же ты скрываешься? — Опять смешки.

— Ты про то твое испытание? Да я просто тренируюсь там. Одежда заношенная потому, что привыкаю к вещам, трудно расстаюсь с ними, если удобные. Да и перед кем наряжаться раньше было? — спросил со значением, — а в походе и вовсе все одеваются так, как удобно, чтобы не мешало. Я всегда так выезжаю. Меховой плащ еще беру.

Кивнула — разумно. Вот только правитель… как я так? Вся эта суета — не оправдание такой моей рассеянности. Ведь можно было понять еще тогда, а все мимо ушей и разума проскочило. Я поскучнела, прятала глаза от него. Он всмотрелся, коротко бросил: — В дороге поговорим.

В дороге поговорить не удалось. Встретили гонца и дальше мчались галопом. Некоторое время он смотрел, как я держусь в седле, потом оглядываться перестал. Только кинул:

— Не лезь вперед.

Скакали долго, потом поняла, что стали подъезжать. Высматривая взглядом наших, увидела позади себя Юраса. Он сердито отмахнулся головой от моего взгляда. С холма открылась картина осады — большое укрепленное поселение, почти город, обложили со всех доступных сторон. Местные отстреливались со стен. Снаружи сшибок не наблюдалось. Наши с разгону ринулись в спину чужакам. Я сердито заорала задержавшемуся рядом со мной Юрасу: — Делом займись!

Он отчаянно и зло взглянул мне в глаза, промчался мимо. Я не спеша натягивала перчатку, снимала лук. За спиной остановились два воина. Поняла, что это моя охрана. Этих прогонять бесполезно. Вгляделась — вражьи глаза уже видны. Проверила лук, выдохнула, успокаиваясь, и принялась ровно и размеренно метать стрелы. Охрана тоже била из луков. Стояли над битвой… А там уже смешалось все, ревело, выло, звенело окровавленным железом! Стали падать лошадям под ноги первые воины… и наши тоже…

И опять я чувствовала, как ширится в груди что-то, просится наружу. Шевелятся волосы, рвут крепкий кожаный шнурок, поднимаются темным облаком. Наполняются злым синим светом глаза… почувствовала, как дрожит все внутри от страха за своих и немыслимой, сумасшедшей ярости! Шипела, выла отчаянно, посылая стрелу за стрелой:

— Убью-у, полож-жу всех, твар-ри…

Охрана уже не стреляла, пополняя своими стрелами мой колчан. Вскоре поняла, что меня заметили. Над полем послышался вой. Все, кто сражался против нас, развернулись, выходя из схватки, и ринулись в мою сторону — на холм. Прорвали строй стражи. Волосы мешали доставать стрелы. Мне подавали их в требовательно протянутую руку. Но слишком близко уже… слишком. Отбросила в сторону лук, выхватила саблю. Вперед выскочила охрана. Бесполезно… зря все…

Мелькнула в голове мысль, надеждой на спасение всплыло воспоминание. Швырнула оружие на землю, подтянулась, мигом стала на седло. Конь стоял, как в землю вкопанный. Взмахнула отчаянно руками, выставила вперед ладонями. Голос звонко, с едва слышным присвистом пронесся над полем битвы: — С-стоять! Стоять всем!

Конная лава, не докатившись до меня, замирала. Набирал силу хриплый мужской вой — отчаянный, горестный, безнадежный…

— Тих-хо! — И все звуки замерли… — С-с коней! Оружие на землю!

Бросали… и свои, и чужие. Сунулись с коней…

— Чужакам разуться!

Вражеские воины, не отводя от меня глаз, послушно снимали обувь. Как знали — что говорю? Как речь чужую понимали?

— Чужие… идите в степь, до заката солнца идите! Потом — спать!

В глазах привычно темнело. Обернулась к охране, попросила: — Силу… Не двинулись, не поняли… Пошатнулась, заваливаясь с коня — подхватили. Я тянулась к ним губами — шарахнулись. Уже не видела ничего… уходила… Меня рванули из бестолковых рук, прижались губами. Шепнула с облегчением: — Ох-х…

Впилась до крови, тянула в себя жизнь, что было сил. Опять закружилась голова, затягивало в темноту. Посветлело, когда Тарус опять прижался губами, отдавая, и я снова брала. В голове промелькнуло, что убью же. Оторвалась… смогла сесть. Вокруг стояли… смотрели. Владислас, люди. Наткнулась рукой на кого-то лежащего рядом — Юрас. Напряженно спросила, замирая от страха, понимая, кто помог первым: — Убила?

— Нет — живой… вытянем.

— Тяните тогда.

С благодарностью провела рукой по щеке лежащего, проверила биение вены на шее — точно живой. Встала сама. Подошла, обняла Влада за пояс. Спрятала лицо на широкой мужской груди. Он прислонил к себе, провел рукой по волосам… Бабушка, родненькая! Я выбираю сейчас умом — сердцем не получалось… и похоже, что правильно выбираю — возле него так надежно, безопасно, будто дом свой нашла… Пожаловалась, чтобы только сказать что-то: