Дед почти не покидал мою полянку возле родника. Что-то пояснял мужикам, подсоблял, помогал мне с готовкой на костре, таскал дрова. Мы много говорили с ним, больше было не с кем. Был он немного грубоватым и не сдержанным на язык, но ничего обидного для себя я никогда больше не слышала.

Понимала уже, что весь облик его обманчив и под личиной худощавого паренька скрывалось существо зрелое и умное, если не мудрое. Он уже много лет жил на этих Болотах и сколько проживет еще — не знал ни он сам, ни кто другой. Как сложится — бывало, что и сотнями лет держали они местный лес и болота под своей рукой.

Детей приживали от наших женщин. Потом сыновей, когда те выходили из совсем малого возраста, забирали к себе. Не называли себя людьми, но и нелюдями не были. Были живыми и теплыми. Жил Дед в легком шалашике, да и то — по ранней человеческой привычке иметь крышу над головой. Не брал его ни холод, ни жара, ни болезни. Есть мог и сырое — мясо, рыбу, ягоды. Но мои творения на костре оценил, и каждый вечер мы с ним сидели у огня, прихлебывая супчик или попивая травяной чай. Строители к вечеру исчезали куда-то. Дед говорил, что домой.

Когда начала обживать новый дом, он прислал мне помощницу — молчаливую хорошенькую девочку с зеленоватыми волосами. Тоже живую и теплую, просто лесную. Она должна была помогать с уборкой и стиркой когда в этом будет необходимость. Ее пока не было. Я отпустила Марочку. Позову, когда уже тяжело будет справляться самой.

Через некоторое время я поняла, что тяжела. Не пришли вовремя женские дни, потом начало подташнивать по утрам. Про все это я знала почти с детства. И что делать, тоже знала. Травки нужные заваривать от тошноты, не вставать утром натощак, хоть кружку воды выпить, не вставая с кровати. Ела, что хотелось. А хотелось мяса. Мне приносили его то сам Дед, то кто из лесных.

Когда обустроилась в доме, захотелось посмотреть окрестности, познакомиться с родными Марочки, которая часто приходила ко мне. Между большими островами, обходя глубокие топи, по кочкам были проложены гати из дерева. А со своего я выбиралась, как и Марочка, сидя на плече у Деда. Он показал мне, каким его видят люди — не приведи Силы увидеть во сне. Он думал, а я соглашалась, что сделано это было, чтобы привязать Дедов к месту службы, так сказать. Не дать уйти к бабам в теплые избы на зиму. А находили они себе женщин летом в лесах, очаровывали и охмуряли сборщиц ягод и грибов. Когда деды хотели, бабы видели их, как я — мужчинами.

Я побывала в лесных селеньях — на больших островах и в лесах со стороны гор. Пожила немного в небольшой и дружной семье своей помощницы. Близко сошлась с ее мамой, услышала много полезного для себя. У них были свои лекари, от них я узнавала о болотных травах и снадобьях из них, что-то сама подсказала из бабушкиного. Меня успокоили на счет лихоманки, живущей в болотах — не продумав вначале всего о том, где будет стоять дом, я потом испугалась. Оказалось, что Дед гоняет ее с острова. Меня не особо донимали болотные испарения — ветер в основном дул с предгорий, а мой небольшой остров стоял ближе к ним.

Еще когда строился дом, как-то вечером мы разговорились с Дедом о том, что он такое и зачем я им нужна. Еще я хотела знать все о стычках со стражей. Почему они происходили, что делили между собой и не могли поделить болотные жители и люди?

Сейчас, до холодов, на болотах было время затишья. Даже змей я видела редко. Насмотревшись на меня вначале, они почти не появлялись возле острова. Полно было еды, тепло и сыро. Но вот скоро должна была начинаться подготовка к зиме. И многим из живущих на болоте животин придется выйти на сушу. Не на острова, а в леса, на поляны и поля, где росли особые травы и грибы. Чтобы впасть в спячку на всю зиму в теплых пещерках под каменистыми островами, нужна была еда не мясная, а растительная — особая. Эти травы убивали все вредное в их кишках и желудках, готовили к спячке, не давали чувствовать зимний голод. Испокон веков выходили маруссы и другая живность — поменьше, выползали чудовищные громадные змеи из болот и расходились, расползались, разыскивая нужные травы.

Но постепенно эти места стали обживать люди и сейчас почти совсем оттеснили моих чудищ от нужных им растений. И в осень, когда холодало и начинались дожди, а засыпающие травы получали особую силу, выходили из болот полчища жаждущей пожевать травки живности.

Шли на смерть, убивали сами, прорываясь на поляны и степные островки за лесом.

Выход виделся мне легким и простым — договориться. Просто не выходить людям в эти дни за пределы своих поселений. Пусть хотя бы седьмицу окрестности принадлежат живности.

Но просто все не было. Дед выйти к стражникам не мог — мужики видели его здоровенным страшилищем.

Почему бы не попросить договориться с людьми жителей предгорья, они же выглядели, как обычные люди, разве что чуть другие? Но вот беда — они не знали говора новых поселенцев, а те, увидев сильно заросших мужиков, тут же кидались на них с оружием. Выхода из предгорий к человеческим поселениям не было — пара-тройка сложных проходов в камнях и зарослях, через один из которых провели меня светляки. Вот и не наладились связи между непохожими друг на друга соседями.