Пока за этим делом меня не поймал дядька.

– Комнату спалишь, – почему-то совсем не зло сказал он, изучая раскаленный до темно-красного обод в моей руке.

– Не, – глянул я в его сторону и перевел взгляд обратно, убедившись, что запрещать пока ничего не будут.

– И что ты… чувствуешь? – с осторожностью в голосе спросил он, присаживаясь на край постели.

– Любопытно просто, – пожал я плечами, разглаживая металл пальцами.

– Любопытство – это хорошо, – одобрительно улыбнулся дядька. – Вот если бы скука – тогда совсем плохо. Даже хуже злости.

– Почему? – надел я браслет на запястье, давая ему остыть на руке, и присел, развернувшись в его сторону.

– Дар управляется эмоциями. Нас учили через злость, для рядовых отлично подходит. Там думать не надо, вызвать в себе легко – знай, ненавидь противника или препятствие. Когда меня повысили, я злился на начальство, на погоду, иногда камешек в ботинок подкладывал. А когда поумнел – злился на жизнь, – пустился дядька в воспоминания.

Я хоть и не все понимал, но не переспрашивал – интересно ведь. А слова потом пойму.

– Злость мешает думать. На старших офицеров учат иначе, через гордость, верность, честь. Это очень сильные эмоции, большая сила ими удерживается и управляется. Такие спокойно могли держать частную армию даже в одиночку, сутками. Бывали, правда, осечки, когда вместо гордости дар офицера управлялся тщеславием. И ведь не сразу такое прознаешь – задачи-то офицер выполняет, а когда выясняется, что ради медальки он целый отряд отличных ребят в землю уложил, тогда уже поздно…

– А почему скука – это плохо? – когда пауза затянулась, решил все-таки я спросить.

– Представь такого монстра, – вкрадчиво начал он, – который сжигает человека, потому что ему скучно. Он рушит дома, потому что скучно. Страшно?

– Н-но человек ведь не обязательно будет… делать это все?

– Дар влияет на мозги, – постучал сторож пальцем по виску, – поэтому, кстати, слово аристократа нерушимо. Они воспитываются через честь рода, для них немыслимо переступить через слово, это часть их души. А если в душе человека – скука, то вся его жизнь превратится в постоянные поиски новых впечатлений. Самые доступные из них при наличии силы и власти – война, страдания других людей. Он не сможет ничего создавать, потому что это долго и скучно… Поэтому я… испугался, когда тебя увидел сегодня, – завершил он.

– А любопытство и дар – они дружат? – стало мне любопытно.

– Хм, – почесал он затылок, – не знаю даже. Вроде ничего страшного вспомнить не могу. У Целителей – сострадание и любовь, – еле слышно начал перебирать он, – у Палачей – голод…

– А у ученых?

– У ученых, чтобы ты знал, гордыня чаще всего, – почему-то подмигнул он. – Там ведь деньги выбивать надо на исследования, а для этого характер надо – о-го-го! На одном любопытстве далеко не уйдешь. Даже клановые ученые – вот у кого денег точно хватает, те тоже на Чести и Долге. Все ради Рода, все во славу Клана! Так что про любопытство сам узнавай… да ты и узнаешь – дар заставит.

Через две недели Семен завершил год со всеми пятерками. А еще через день весь, казалось, интернат провожал двух человек – большого, с клюкой, неуклюже ковыляющего к ограде по мощеной дорожке, и маленького, с портфелем в одной руке и рукой нового отца в другой. Та рука, как все знали, сторожа не слушалась, да и сам он был калекой – о чем зло шутили себе под нос старшеклассники, по пояс высовываясь из окон. И завидовали – как и все остальные. Потому что у них не было даже такого папки.

А меня перевели в старшую группу. Оказывается, не полагается ребенку жить одному, а я выгляжу достаточно взросло, чтобы занять койку в большом зале на третьем этаже.

Я только успел перенести одеяло на новую постель и расстелил простыню, как на матрас напротив бухнулся темноволосый крепыш с наглыми карими глазами. Мазнул по нему взглядом – вроде бы с Семеном в одном классе учился, и они даже дрались. Значит, мстить собрался. Между тем парень положил ногу на ногу и принялся демонстративно меня разглядывать.

– Говорят, ты хороший парень. Калеке помогал? В сортире пальчиками придерживал, а? – осклабился желтой улыбкой местный.

На потеху подошла вся комната, с интересом ожидая продолжения беседы.

– Я не слишком хорош, чтобы смешно ответить тебе прямо сейчас, – честно признался я.

– Ха-ха!

– Поэтому я просто сломаю тебе нос.

…На следующий день меня вернули обратно.

– Мама, мама, я нашла братика!

Маленькое светловолосое чудо в снежно-белом платье повисло на руке статной красавицы.

– Где, моя радость? – мягко вымолвили в ответ, приседая рядом.

Серебряное шитье платья коснулось пыли мощеной дорожки, но хозяйку драгоценного наряда совсем не заботила материальная роскошь – счастливая улыбка зеленоглазого чуда ценилась куда дороже.