— Знаешь, Гарри, временами ты даже способен говорить умные вещи. Каждый раз это застает меня врасплох.

— Спасибо на добром слове.

— Что я еще могу?

Я сказал.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Нам нужны люди, а твой отдел вмешаться не может.

— Как раз когда я начала надеяться на твой здравый смысл.

— Так сделаешь или нет?

— Угу. Обещать не могу, но постараюсь. Ладно, шевелись. Они ведь сейчас приедут.

— Уже ушел. Спасибо, Мёрф.

Я положил трубку, открыл шкаф и достал пару старых картонных ящиков с разным тряпьем. Порывшись в них, я нашел-таки свою старую брезентовую ветровку. Она здорово выцвела и в паре мест порвалась, зато была чистая. Ей, конечно, недоставало той приятной, успокаивающей тяжести на плечах, но она скрывала пистолет гораздо лучше, чем куртка. И вид я в ней имел крутой. Ну, по крайней мере круче, чем без нее.

Я рассовал по карманам причиндалы, запер за собой дверь и сел в Мартинову машину. Мартина в ней не было. Сьюзен сама сидела за рулем.

— Давай быстрее, — сказал я.

Она кивнула и нажала на газ.

Отъехав от дома на некоторое расстояние, я оглянулся. Нас никто не преследовал.

— Я так понимаю, Мартин отказался помогать?

Сьюзен покачала головой:

— Нет. Он сказал, у него есть другие дела, важнее. Еще он сказал, что это относится и ко мне.

— А ты что?

— Сказала, что он узколобый, твердокожий, выживший из времени, эгоистичный ублюдок.

— Стоит ли удивляться, что ты ему нравишься.

Сьюзен чуть улыбнулась.

— Братство — это вся его жизнь, — сказала она. — Он предан делу.

— А ты? — спросил я.

Некоторое время Сьюзен вела машину молча.

— Как все прошло у тебя?

— Поймали самозванца. Он выложил нам, где соберутся нехорошие парни сегодня вечером.

— Что ты с ним сделал?

Я рассказал.

Некоторое время она косилась на мое лицо.

— Ты в порядке? — спросила она наконец.

— Нормально.

— Вид у тебя не совсем нормальный.

— Ничего. Все прошло.

— Но ты в порядке?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Хорошо, что ты этого не видела.

— Да? — спросила Сьюзен. — Это почему?

— Ты дама. Мочить нехороших парней — мужское занятие.

— Грязный шовинист.

— Угу. Это я от Мёрфи набрался. Дурное влияние, понимаете ли.

Мы миновали первый указатель по дороге на стадион.

— Ты правда думаешь, что можешь победить? — спросила Сьюзен.

— Угу. Черт, в списке неприятностей на сегодняшний день Ортега занимает третье место, если не четвертое.

— Но если даже ты победишь, что это изменит?

— Еще как изменит! Так меня убьют не сейчас, а позже вечером.

Сьюзен рассмеялась. Смех вышел не слишком веселый.

— Ты не заслужил такой жизни.

Я сощурился.

— Заслуги, — произнес я замогильным голосом, — не имеют ни малейшего отношения…

— Заткнись, — возмутилась Сьюзен. — Если ты мне еще Клинта Иствуда цитировать будешь, я машину на столб намотаю.

— Довольна, шпана? — ухмыльнулся я и поднял левую руку ладонью вверх.

Мгновение спустя ее ладонь мягко легла в мою.

— Должна же девушка и честь знать.

Остаток пути до стадиона мы проехали молча, держась за руки.

Мне еще ни разу не приходилось видеть Ригли с пустыми трибунами. Для стадиона это как-то неестественно. Сюда приходишь вместе с оравой людей, и на твоих глазах что-то происходит. На этот раз возвышавшийся посреди акров пустых стоянок стадион еще более обычного напоминал огромный скелет. В пустых трибунах гулял, посвистывая, постанывая и подвывая, ветер. Сгущались сумерки, и по асфальту стоянок тянулись паучьими лапами тени от незажженных фонарей. Тьма сгустилась в арках и входах стадиона, отчего они напоминали пустые глазницы.

— Ну, хоть вид у него не такой призрачный, — хмыкнул я.

— Что дальше? — поинтересовалась Сьюзен.

Еще одна машина свернула к стадиону следом за нашей. Я узнал ее: я уже видел ее на стоянке рядом с МакЭнелли вчера вечером. Отъехав от нас футов на пятьдесят, она затормозила и остановилась. Ортега вышел из машины и, не закрывая дверцы, нагнулся, говоря что-то водителю — смуглому мужчине в темных очках. На заднем сиденье были еще двое, но разглядеть их я не смог. Готов поспорить, все трое из Красной Коллегии.

— Нам нельзя подавать вида, что мы боимся, — буркнул я и вышел из машины.

Я не смотрел на Ортегу, но захватил с собой посох, оперся на него и принялся разглядывать стадион. Ветер хлопал полами моей куртки, время от времени показывая кобуру у меня на поясе. Тренировочные штаны я сменил на темные джинсы, сверху надел черную шелковую рубаху. Кажется, древние монголы — а может, кто-то еще, — носили шелковые рубахи, потому что стрелы входили в тело вместе с тканью, и это позволяло выдернуть зазубренный наконечник из раны, не вынув при этом собственных потрохов. Я не рассчитывал на стрелы с зазубренными наконечниками… впрочем, ожидать можно было чего угодно и похлеще.