– М-да, – оторвавшись от чтения документа, разлепил губы прокурор. – Занятно… И каких же последствий вы, господа, ожидаете от подачи вашего заявления?

– Наша совесть не позволяет нам молчать, – сказал Блиновский. – Мы ожидаем расследования и надеемся получить возможность лично перед органами судебной власти изложить известные нам обстоятельства преступлений, совершенных низшими полицейскими и воинскими чинами.

– Хорошо, хорошо, – пожевал губами прокурор, откладывая заявление. – У вас все, господа?

Барсуков и Крапп с облегчением кивнули. Блиновский проследил за тем, с какой привычностью бумага была отложена в сторону, и уже без особой надежды проговорил:

– Повестки о вызове нас для дачи показаний просим послать по месту нашей службы.

Как только дверь за депутацией затворилась, прокурор связался по телефону с начальником губернского жандармского управления.

– Добрый день, Сергей Александрович.

– Здравствуйте, Анатолий Григорьевич, – отозвался Романов.

– У меня сейчас была депутация из городской управы…

– С петицией?

Прокурор по интонации полковника догадался, что тот улыбается.

– Уже знаете? – хмыкнул он.

– Служба такая…

– И содержание вам известно?

– В общих чертах, – ответил полковник.

– Я направлю вам копию заявления.

– Если вас не затруднит, – сказал Романов. – Честно говоря, содержание сего документа меня не очень интересует. А вот лица его подписавшие… велите список приложить.

– Хорошо, Сергей Александрович, велю. Они все в заявлении указаны.

– Благодарю, Анатолий Григорьевич.

– Да не за что, – протянул прокурор, потом добавил: – Сергей Александрович, вам не кажется, что нижние полицейские и воинские чины, разгоняя демонстрацию, несколько переусердствовали, так сказать, проявили излишнее рвение?

– Время такое, – вздохнул начальник жандармского управления. – Революция. Вы же знакомы с содержанием телеграммы министра внутренних дел.

Прокурор тоже вздохнул:

– Знаком… Но ведь наши либералы ничего этого понимать не хотят, не клюнул их еще жареный петух. Профессура возмущена, требует немедленного прекращения насилий над молодежью. Как-никак пятьдесят два человека подписали петицию. На всю Россию шум подняли.

– Пусть их, – усмехнулся на другом конце провода полковник Романов. – Чем им еще заниматься? И университет, и Технологический бастуют. От безделья и строчат.

– Так-то оно так, но вы, Сергей Александрович, все-таки примите к сведенью то, что я вам сказал.

– Непременно, Анатолий Григорьевич.

Опуская трубку на рычаг, прокурор поморщился. В ответах Романова явственно слышалось какое-то, пусть и едва уловимое, но пренебрежение, и от того, что всякие солдафоны и жандармы теперь начинают играть все большую роль в деятельности государственного аппарата, оттесняя все прочие ведомства, прокурору стало еще больше обидно. Вспомнилось вычитанное когда-то: даже знаменитыйМуравьев, прозванный либералишками «вешателем», до такой степени презирал жандармов, что на рекомендательных письмах лиц, которых он подозревал в причастности к этому кругу, писал: «Может быть принят, но только по жандармскому ведомству!»

Прокурор усмехнулся и нажал кнопку электрического звонка. Дождавшись секретаря, передал ему заявление:

– Снимите копию и перешлите с курьером в жандармское управление. Фамилии подписавших укажите как можно разборчивее.

Секретарь понимающе кивнул.

Анисим и Яшка шли на северо-восток. Они давно потеряли счет времени, речушкам, через которые переходили, сопкам, через которые переваливали. Их обмороженные лица покрылись струпьями. Сил хватало только на то, чтобы дышать да переставлять усталые ноги. Шли молча, тупо глядя перед собой. Вот лечь и не вставать! Никогда больше не вставать! Но рядом шел другой и оставшемуся в живых пришлось бы вдвое тяжелей.

Сухари доели бы давно, не окажись Яшка таким удачливым: то здесь, то там разыскивал беличьи кладовые – где горсть кедровых орехов, где грибы сушеные.

Шли…

С утра открылся вдруг перед ними распадок, разрезанный черной, незамерзающей даже в мороз речушкой. Над заснеженными берегами курилась легкая туманная дымка.

Комарин остановился внезапно, ткнул рукой в сторону виднеющегося из-за деревьев угла бревенчатой постройки:

– Люди! Аниська, люди!

– Обходить надоть, – тревожно шепнул Белов растрескавшимися губами.

Яшка потянул воздух ноздрями:

– Жилым не пахнет.

– Мало ли…

– И собак не слышно.

– Ох, попадемся!

– Все одно пропадать…

В голосе Комарина прозвучала такая обреченность, что Анисим понял: Яшка теперь в сторону не свернет.

Чем ближе подходили они к бревенчатой избушке, тем осторожнее становились их шаги. Каждое движение было по-звериному выверенным, пугливым, готовым и к отпору, и к неожиданному прыжку.

Тишину нарушало лишь журчание речки.